– Что? – Незнакомый мне военный вскочил-таки со стула. С какой-то горячечной беспомощностью оглянулся на Терехова. Капитан сидел словно скала, с ничего не выражающим взглядом, все в той же позе, и на его высоких, обтянутых кожей скулах вспухли желваки. Кавказец вновь повернулся ко мне и потряс в воздухе сжатыми кулаками. – Что ты несешь?!
– А то! – неожиданно вызверившись, выкрикнул я. – У нас учебники были, понятно?! Там черным по белому написано – победа кровавая, тиран Сталин, да и Хрущев тоже тиран, и Брежнев бестолковый. Это все принимаешь за чистую монету: ведь учебник, в школе так учат, везде говорят об этом. В телевизоре, в газетах, книгах, журналах! Уже потом, когда в голове что-то появляется, в Инете копаешься – и глаза на лоб лезут! Оказывается, во время Сталина-то оправдательных приговоров было в десять раз больше, чем сейчас, когда я живу! Что ж за тоталитаризм такой? Смотришь на эти чистки пресловутые, а там большинство оказываются не то что посаженные, а просто из армии уволенные! Реабилитированных сколько, через год, через два – уму непостижимо! Да и бог с ним, со Сталиным-то, давно это было. Но вот вы мне сейчас рассказали, а я же читал воспоминания фронтовиков всяких, сколько передач смотрел, и везде, всегда: мол, власовцев расстреливали сразу же. Прям моментально. И снова литературу открываешь, и волосы дыбом встают. Если вы расстреливали всех, так откуда же заключенных столько, откуда отфильтрованных столько взялось?!
Почувствовав, что фактически ору, я замолчал. Эхо от последних слов метнулось по комнате и затихло.
Трогает ли их то, что я говорю? Или до них просто не доходят эти слова, скатываются, как вода с птичьих перьев?
На живом, переменчивом лице кавказца отражалась буря чувств. Непонимание, недоверие, злоба и ненависть по отношению ко мне, мгновенная растерянность. Они сменяли друг друга, как картинки слайдов, прогнанные в ускоренном режиме. Он то и дело оглядывался на капитана, будто бы ожидая команды, готовый в любую секунду броситься на меня и разорвать в клочки.
Каменный Будда Терехов санкции не давал.
Побелевший, словно мертвец, Свиридов сидел, положив ладони на стол.
– Ложь, понимаете? – устало продолжил я. – Мы живем в мире, в котором не то что коммунизм-капитализм, мы живем в мире, которым правит ложь! Нам врут на каждом шагу, по сто раз на дню, врут по устоявшейся привычке. Может, это и смысла даже не имеет, но все равно тебе соврут. Я рос на американских мультиках и кино. Понимаете? И, главное, ты фильм смотришь, один, другой, третий, и тебя как прозрение какое настигает – они же одинаковые. И мультики с одним и тем же сюжетом, и фильмы. И тут тебе попадается что-то старое, советское, так ты от экрана оторваться не можешь. Те же «В бой идут одни старики…», да неужели ты будешь «Терминатор» пересматривать столько, сколько ты про летчиков этих смотрел? Как будто глоток какой-то свежего воздуха: ты на экран смотришь, а у тебя душа поет. Потому что ты им всем, тем, кто играет там, тем, кто погибает вроде бы понарошку, ты им веришь.