— Хоть ногами пошевели.
— Зачем? — Бахти скребет землю подошвами кроссовок.
— Ну, слава богу.
Хуршед отходит подальше от забора:
— Алло, Наим?
Наим, хуим. Я осторожно беру Бахти за руки и тяну на себя.
— Не надо, больно. — Его губы медленно вспухают, темнеют, истекают соком, как треснувшая черешня. — Посмотри, зубы шатаются?
— Не плачь, детка, мы тебе золотые вставим. — Я сую ему палец в рот — вроде не шатаются. Надеюсь, челюсть не сломана, как ему тогда невесту целовать? Или они на своих свадьбах не целуются?
— Саша-джян, мне дышат больно.
— Давай, я тебе “скорую” вызову.
— Не надо! — Он перекатывается на бок. — Не надо, я дома Точикистон пойду. Паспорт нерусский.
— Дурак, они всех обязаны брать.
— Не надо. — Бахти пытается улыбнуться, у него выходит не очень. Правая бровь рассечена, глазками теперь не постреляешь. — Эт ирунда. Мне два год назад солдат из поезд выкинул, сотрясение мозга.
По траве проплывает полоска света. Хуршед первый понимает, что случилось, и бежит через поле, размахивая телефоном.
— Стоять! — Серая фигура срывается за ним.
Второй мент приседает на корточки рядом с Бахти:
— Ты пострадавший?
Бахти щурится, прикрываясь ладонью:
— Нет.
— Документы.
— Дома лежит.
Мент переворачивает Бахти лицом вниз и шарит у себя в заднем районе, где висят наручники.
Я откашливаюсь:
— Не надо, у него, наверное, ребра сломаны.
Мент поднимает удивленные глаза. Щелк!
— Саша-джян, мне больно лежат, скажи ему.
— Че ты там лепечешь, баран? — Мент выпрямляется и поддевает его носком ботинка.
— Не трогайте его, ребро может легкое проткнуть. Или печень.
— Может, может. — Мент чешет бритую щеку. — Он вообще откуда?
— Из Таджикистана.
— Ну, понятно, — отвечает мент. — У преступности есть лицо. И это лицо — таджикской национальности.
Его напарник возвращается, тяжело дыша:
— Быстро бегает, сука… Короче, подозреваемый скрылся.
— Ну и заебись, — отвечает наш. — Ты тут посторожи чурку, я с молодым человеком поговорю.
Он деликатно берет меня под локоть и отводит на несколько шагов в сторону. Где-то в районе солнечного сплетения появляется приятное чувство страха.
— Итак, молодой человек. Насколько вам дорог ваш таджик?
* * *
Восьмера катится непривычно тихо, Наим курит и стряхивает пепел в окно:
— Эт херня. Я, когда на пятерк ездил, падрэзл ментовск тачку. Ани в бардюр заехли. Из мащины витащили, отпиздили нахуй, дэвть тысч атабрали. Все щт с собой было.
Бахти косится на меня:
— Саша, ты сколько дал?
— Не помню.
На самом деле, конечно, помню. Две тысячи восемьсот пятьдесят рублей. Столько стоит один таджик.
Хуршед оборачивается на переднем сиденье: