Ольга-Елена, бесспорно, в памяти останется.
Четыре руки скрылись под одеждой, извивались девы на мешках, поцелуями захлебывались, аки черви, похоти впервые вкусившие и грехом, подобно яду черному, исходящие.
– Тс-с!
Замерли.
За дверью прочавкали по месиву две сестры, нагруженные пустыми корзинами – с кухни возвращались.
– А если зайдут? – прошептала Катя.
– Не зайдут. У меня для них послушание поминутно расписано, – Ольга села, натянула на белые округлые коленочки подол рясы. – Если сдуру заглянут, мы здесь подсчетом шерсти занимаемся, – сестра-хозяйка помахала солидной тетрадью в тисненом кожаном переплете.
– Полагаешь, мы действительно сойдем за занимающихся инвентаризацией?
– Не их собачье дело, чем мы занимаемся, – Ольга скривилась. – Не волнуйся, не попадемся. А если попадемся, придется какую-нибудь излишне любопытную стерву удавить.
– Не крутовато будет за наше бл…во жизни безропотных дев лишать?
– Бог простит. Отмолю, – Ольга перекрестилась. – Я в обитель не напрашивалась, значит, и снисхождение к слабостям моего жития свыше отпущено. Катя, когда ты ехать собираешься?
– Вот распогодится, и двинемся, – Катя откинулась на мешках, принялась поправлять кофточку – коротковатая одежка чуть что норовила задраться на манер игривого лифа. – Ты решилась, Елена Прекрасная?
– Не знаю. Ну, куда я сейчас побегу? – Ольга положила теплую ладонь на плоский и твердый живот подруги, не позволяя привести в порядок кофточку. – Возможно, когда Деникин Москву возьмет и дальше, на столицу, двинется, тогда рискну. Вдруг на кого-то из старых знакомых натолкнусь? Хотя какое там, мир совсем смешался. Истинная погибель Третьего Рима грянула.
– Насчет Деникина в Москве – это вряд ли. Захлебнется наступление.
– Ой, только не говори, что ты за нелепую большевистскую социальную справедливость выступаешь. Чернь, она и есть чернь. Быдло. Вроде сестер здешних, прости меня господь.
– Нет, я ни за кого не выступаю. Мое дело сторона. Пусть умные дяденьки сами разбираются, – Катя прикрыла глаза – теплая ладошка подруги начала вкрадчиво бесчинствовать. – Лена, пойдем с нами. Разве место тебе здесь? Мешки с шерстью до старости лет считать будешь? Ты же ни в бога, ни в черта давно не веришь. Сейчас-то кто заставляет в глуши сидеть? Здесь хоть и спокойно, но… Я обещаю, переправим мы тебя за границу. Все у тебя будет хорошо. Зачем сама себя хоронишь?
– Да не хочу я себя хоронить, – прошептала сестра-хозяйка, прижимаясь теснее. – Ты, Катюша, ошибаешься, в бога я верю. Только забыл он меня здесь. Свободу забрал, всех средств к существованию лишил. Теперь молодость отбирает. Только грязь мне оставлена да два десятка баб невежественных и бестолковых. Куда я двинусь без денег, без связей? Здесь я хоть как-то устроилась…