Наполнив кувшин водой, девочка вышла: как только за ней закрылась дверь, я осторожно встал и неслышными шагами вышел на террасу. Завернувшись в плащ, я слушал, как постепенно умолкают звуки города, и вдыхал ночную прохладу. Временами мое разгоряченное лицо обдувал легкий, нежный ветерок, а мое счастье было так велико, что мне казалось, будто меня ласкает чья-то нежная рука. Хотя ощущение времени и веса постоянно присутствовало и притягивало меня к земле, однако впервые в жизни я почувствовал внутри себя силу, придававшую уверенность в том, что жизнь состоит не только из праха и иллюзий, и эта уверенность погружала меня в бесконечное молчание.
– Воскресший Сын Божий! – молился я во тьме ночи – Сотри из моей памяти все ненужные знания! Прими меня в своем царстве и будь моим поводырем на единственно возможном пути! Возможно, я тобой околдован, болен, лишился из-за тебя рассудка. Но я думаю, что ты – это нечто большее, чем то, что было в этом мире до тебя.
Когда зазвучали трубы храма, я проснулся, совершенно продрогший от холода и с отяжелевшей головой, и вышел на террасу. На востоке уже осветились вершины гор, но город еще спал, укутавшись в синеватую дымку, а на небе, словно лампа в облаках, светила утренняя звезда. Ко мне вернулось ощущение мира. Дрожа от холода, я поплотнее укутался в плащ, на цыпочках вернулся в комнату и лег в постель. Напрасно я старался пробудить в себе чувство стыда за ночные мысли! Мне казалось, что моя душа находится в каком-то несущем мир свете, а ощущение опьянения напрочь исчезло!
Поэтому я решил отпустить бороду и не выходить из комнаты до тех пор, пока не запишу на папирусе все, что произошло в этот день. Когда я окончу свои записи, пытаясь быть как можно более объективным, я хочу вернуться к воротам у Источника. Теперь я уверен, что случившееся и то, что должно еще случиться, имеет какую-то цель. Какими бы абсурдными ни казались мои записи, они не внушают мне никакого стыда, и я не откажусь ни от единого слова в этом письме.
Письмо шестое
Привет тебе от Марка, о Туллия!
Привет тебе, о мое далекое прошлое, и вам, жгучие римские ночи, привет!
О Туллия, наша разлука длится едва ли год, но этот год оказался намного длиннее всех предыдущих. Каждый прошедший день для меня словно год, я отдалился от тебя и стал другим, совершенно другим Марком, которого ты теперь не сможешь понять. Когда я думаю о тебе, мне представляется ирония на твоем лице, выраженная в складках губ, в ответ не мои усилия объяснить, что со мной произошло.
Твоя жизнь состоит из незначительных событий, которые прежде и для меня имели определенное значение: тебе следует знать все о человеке, обращающемся к тебе с приветствием; когда ты отправляешься на вечеринку, то с величайшим тщанием выбираешь украшения, которые будут у всех на виду, не только из желания нравиться своим друзьям, но еще из стремления вызвать зависть у завистников и ярость у недругов; ты окутываешь тончайшим шелком свой стройный стан и наблюдаешь за отражением своего силуэта в отполированном мраморе стен; и бывает, что безжалостно колешь булавкой рабыню, которая не так завила тебе волосы: наконец с томной улыбкой на губах ты поднимаешь свою чашу с вином, делая вид, будто внимательно прислушиваешься к тому, что тебе рассказывает какой-нибудь философ или историк, или же горячо защищаешь последнюю модную песенку, небрежно покачивая сандалией, держащейся на одном только пальце ноги, дабы тот, кто возлежит рядом с тобой, кем бы он ни был, сумел заметить белизну твоей маленькой ножки. Несмотря на свое хрупкое сложение, ты крепка и вынослива и в своей погоне за удовольствиями можешь провести не одну ночь без сна в промозглом от холода Риме. В сопровождении чужестранцев ты с непринужденным видом поедаешь птичьи язычки, ракушки или другие дары моря так, словно это представляет для тебя тягостную необходимость. Однако позже, когда к полуночи, изнеможенная, ты вырываешься из объятий одного из любовников, то с удовольствием подкрепляешься кусочком мяса с кровью, дабы продолжить любовные игры.