Не знаю, нравится ли мне этот город и этот народ. Много раз на день приходится видеть их храм: на солнце он отсвечивает белизной мрамора и позолотой, на закате, словно зловещее предзнаменование, окрашивается в пурпурно-кровавый цвет, на заре – в синеватый цвет наших мечтаний, а днем окутывается дымом из жертвенного алтаря во славу своего бога. Однако он по-прежнему остается чуждым мне. Я не ощущаю, как иудеи, священного трепета при виде его, поскольку в моих глазах он не является олицетворением святости. Когда я был молод, куда более святыми и величественными казались мне храмы Артемиды в Эфезе… или в Антиохии… или в Родосе… или же храм в Афинах, уже не говоря о римском форуме.
Определенно мне не нравится этот город, жители которого кричали, что согласны, дабы на них пала его кровь. Когда иерусалимские женщины видели, как исхлестанный Иисус бредет к месту своей казни, они плакали. Тогда он говорил им, плакать следует над своими собственными детьми. При виде стены храма я непрестанно думаю о мрачных предсказаниях: во время первого землетрясения в ней образовалась трещина сверху донизу, во время второго – обвалилась лестница, ведущая к дарохранительнице. Разве этих предзнаменований недостаточно?
Одолеваемый такими мыслями, с наступлением темноты я направился к воротам у Источника. Торговые улицы были еще полны народу, который толпился у лавок, откуда долетала речь на всевозможных языках; позванивали колокольчики на верблюдах, а к небу поднимался ослиный рев. Должен признать, что священный град иудеев действительно представляет собой большую метрополию, но она оставила меня безразличным.
Когда на город опускаются вечерние сумерки и его жизнь затухает, чужестранец начинает испытывать в нем ностальгию. Теплящийся призрак надежды тревожит меня понапрасну, и грусть одиночества начинает терзать мою душу, несмотря на то что в тысячу раз лучше ни от кого не зависеть! А на исходе дня в чужом городе нет горше подарка, чем одиночество!
И все же в этот день моя душа была наполнена радостью ожидания; я действительно уверен, что живу во времена великих перемен и нестабильности: он воскрес из мертвых, и его царство находится среди нас; немногие об этом знают и верят в это и даже у этих людей в глубине души тлеет искра сомнения, поскольку подобного никогда раньше не бывало. Это сомнение гнездится и во мне, однако я верю, верю и страстно желаю, чтобы произошло нечто, что может пролить свет на все остальное.
У ворот оставались лишь двое или трое нищих, но слепого не было видно. Множество женщин, держа кувшины с водой на голове, проходили мимо, оживленно беседуя. Мое присутствие было им настолько безразлично, что они даже не стали прикрывать нижнюю часть лица.