— Товарищи! Мы остановились обсудить чрезвычайно опасное дело. У нас завелись воры и насильники. Эти опасней любого врага, они подрывают наши братские отношения с польским трудовым крестьянством. Наша сила — не в оружии, у врага его больше; мы сильны союзом с рабочим классом всего мира. И если в такой момент один из нас, носящий почетное звание красного конника, ворует и насильничает, он позорит всех бойцов пролетарской революции!
Полк заволновался:
— Говори прямо, кто нашкодил?
— Кто? Фамилию!..
Комиссар не повысил голоса:
— Прошлой ночью один из красноармейцев изнасиловал девушку. Судите его по законам революционной совести!
Из рядов спрашивали:
— Фамилия?
— Кто?
— Какой сотни?
Командир полка легко покрыл шум своим молодым, звонким голосом:
— Шпак — его фамилия!
Шпак дернулся в седле, закричал пронзительным, полным тоски и страха голосом:
— Неправда это, поклеп, товарищ командир! Кто видел?
— Мозино сказать?
Терентьич кивнул, и на поляну вышел китаец.
— Эта человека — враг советской власти. — Он ткнул пальцем в сторону Шпака. — Его бери маленька девушика. Чево, чево делай!.. Нехорошо делай! Ево надо голова долой! Ево — не человека, ево — собака!
От команды разведчиков отделился Колосок.
— Товарищи! Шпак — земляк мой, с одного хутора. Вместе росли, вместе служили, а вот как обернулось. Я ж тебе говорил, сукин сын! — вдруг закричал он, грозя кулаком Шпаку. — Не трогай чужого! Зачем ковер брал? Хозяйством обзаводиться? Своего хватит. На чужом добре хозяйства не наживешь! Так ты еще и паскудить? А вот теперь сидишь и думаешь, что Колосок вылез губить тебя?.. Не-е-е-е-т. Ты уж губленый, губленый ты! Эх ты, кобель облезлый! Опоганил всех нас, а теперь жмешься? — Он вплотную подошел к Шпаку: — Убить тебя мало, слышь?! — глухо, сквозь зубы, проговорил Колосок.
— Слышу, — покорно откликнулся Шпак.
Командир полка сказал:
— Сами решайте, товарищи, как нам с ним поступить?
— Расстрелять! — крикнуло несколько голосов.
— Расстрелять! — донеслось из задних рядов.
— Помиловать! — вздохнул чей-то одинокий голос.
— Товарищ Колосков, — спросил комиссар, — вы что предлагаете?
Колосок вдруг почувствовал, как тяжело ему выговорить это недлинное слово. Вспомнились хутор, хата Шпака, отец его — старый уже. Не вернется к нему с войны сын, потому не вернется, что он, Колосок, скажет сейчас — не может не сказать — это жесткое, справедливое слово. Колосок трудно перевел дыхание и сказал, будто деревянными губами:
— Расстрелять!
Терентьич объявил:
— Голосовать оружием! Кто за расстрел — шашки к бою!
И, словно над головой Шпака, сразу взметнулись сотни клинков.