Человек, подобранный в море, дремал, покрытый легкой простыней, на койке в комнате с плотно задернутым шторами окном. Его кожа была покрыта волдырями, воспалена и блестела от целебной мази, наложенной целителем. Тело его исхудало, черты лица обострились, сердце в груди билось слабо. Ввалившиеся пустые глазницы, потрескавшиеся губы, а во рту на месте языка — красный шрам.
Ведьма Ильзе внимательно осмотрела этого человека, стараясь ничего не упустить. Она отметила явно эльфийские черты лица, седеющие волосы, говорящие о том, что он уже не молод. Его скрюченные пальцы и то, как, напряженно вывернув, он держит шею, говорили о том, что он перенес пытки. Ведьме не понравилось общее впечатление, какое производил этот человек: его намеренно мучили и творили с ним то, о чем ей даже страшно было подумать. Ей не понравился запах, который от него исходил, ни то, как он жалобно постанывал. Этот человек жил сейчас в другом месте и времени, никак не мог позабыть то, что пережил, и все это было неприятно.
Ведьма очень нежно коснулась своими тонкими холодными пальцами его груди, и он вздрогнул, словно его ударили. Она тут же применила свое волшебство, начала петь, чтобы успокоить его. Его судорожно выгнутая спина медленно расслабилась, а скрюченные пальцы, мертвой хваткой державшие простыню, разжались. Человек вздохнул. «Он рад любому облегчению»,— подумала ведьма, продолжая петь, пробираясь, преодолевая его оборону, к его мыслям.
Когда человек снова был спокоен и, приняв от нее помощь, стал зависим от нее, ведьма положила ладони на его тело, чтобы воспринять от него его чувства и мысли. Она должна добраться до того, что находится у него в голове, до его переживаний, его страданий, его тайн. Добраться до них она должна через его ощущения, но, прежде всего через его слова. Говорить, как обычные люди, он больше не имеет возможности, но общаться он все же может. Ей нужно лишь сделать так, чтобы он захотел.
В конце концов, все это не так сложно. Она привязала его к себе при помощи песни и одновременно очень осторожно прощупала его внутри, и он уже начал выдавать тихие нечленораздельные звуки, какие только и мог произносить. Она вытягивала из него по одному стону, по одному мычанию, по одному всхлипу. С каждым звуком ведьма получала от человека какой–нибудь известный ему образ, откладывала его и делала своим. Звуки были нечеловеческими, преисполненными боли, но ведьма вбирала их в себя, не отступая от своей цели. Она окутывала человека состраданием, давая умиротворение, нежность и надежду на исцеление.