гия», во имя которых она так долго порабощалась, но никогда еще она не обладала таким множеством фетишей, как в
последние сто лет, и никогда не воздвигала столько алтарей и памятников своим старым божествам. Изучавшие на-
родное движение последних лет, известное под именем буланжизма1, должны были убедиться, с какой легкостью
возрождаются религиозные инстинкты толпы. Не было ни одной деревенской гостиницы, в которой не имелось бы
изображения героя. Ему приписывалась сила уничтожить все бедствия и восстановить справедливость; тысячи людей
готовы были отдать за него свою жизнь. Какое бы место он мог занять в истории, если бы его характер оказался на
1 Движение во Франции конца XIX века за войну с Германией, роспуск парламента и пересмотр конституции 1875 года, возглавляемое генералом Ж. Буланже ( прим. ред. ).
58
высоте этой легенды!
Незачем повторять здесь, что толпа нуждается в религии, так как все верования, политические, божественные и со-
циальные, усваиваются ею лишь в том случае, если они облечены в религиозную форму, недопускающую оспариваний.
Если бы было возможно заставить толпу усвоить атеизм, то он выразился бы в такой же пылкой нетерпимости, как и
всякое религиозное чувство, и в своих внешних формах скоро превратился бы в настоящий культ. Эволюция маленькой
секты позитивистов любопытным образом подтверждает это положение. С нею случилось то же, что с тем нигилистом, историю которого нам рассказывает глубокий писатель Достоевский. Озаренный в один прекрасный день светом разума, этот нигилист разбил изображения божества и святых, украшавшие алтарь его часовни, потушил восковые свечи и, не
теряя ни минуты, заменил уничтоженные изображения творениями философов-атеистов, таких как Бюхнер и Молешотт, и снова благоговейно зажег свечи1. Предмет его религиозных верований изменился, но можно ли сказать в самом деле, что изменилось также и его религиозное чувство?
Некоторые исторические события, и притом наиболее важные, только тогда становятся понятными, — еще раз по-
вторяю это, — когда мы вполне уясним себе ту религиозную форму, в которую всегда, в конце концов, облекаются
все убеждения толпы. Существуют социальные явления, которые надо изучать скорее с точки зрения психолога, не-
жели натуралиста. Наш великий историк Тэн изучал революцию только как натуралист, вот почему генезис событий
часто ускользал от него. Он прекрасно наблюдал факты, но, не зная психологии толпы, не всегда добирался до их
источников. Факты испугали его своим кровожадным, анархистским и свирепым характером; он видел в героях этой