доставляли сведения и забавляли их, и постоянно опасающихся, что за всякой рекомендацией газеты скрывается спе-
куляция? Критика не решается даже рекомендовать какую-нибудь книгу или театральную пьесу, потому что этим она
может только повредить им, а никак не помочь. Журналы до такой степени сознают бесполезность критики или како-
го-нибудь личного мнения, что они мало-помалу уничтожили все отделы литературной критики и ограничиваются
лишь тем, что печатают только одно название книги, прибавляя две-три строчки рекламы и более ничего. Через два-
дцать лет, вероятно, такая же участь постигнет и театральную критику.
Прислушивание к мнению толпы составляет в настоящее время главную заботу печати и правительств. Какое дейст-
вие произвело то или иное событие, законодательный проект, речь — вот что им постоянно надо знать! Но это далеко не
легко, так как ничто не может быть изменчивее мыслей толпы, и нередко можно наблюдать, как толпа подвергает про-
клятьям то, что она превозносила накануне.
Такое полное отсутствие руководства мнениями толпы так же, как и разрушение общих верований, имели своим ко-
нечным результатом полный распад всяких убеждений и все увеличивающееся равнодушие толпы ко всему тому, что не
касается ее непосредственных интересов. Вопросы, относящиеся к таким доктринам, как социализм, находят убежден-
ных защитников лишь в совершенно неграмотных слоях, каковы рабочие на фабриках и копях. Мелкие буржуа и рабо-
чие, получившие некоторое образование, или заразились скептицизмом, или же сделались необыкновенно изменчивы в
своем образе мыслей.
Совершившаяся в течение двадцати пяти лет эволюция в этом направлении действительно поразительна. В пред-
шествующую и даже не очень отдаленную эпоху мнения все-таки указывали на некоторое ориентирование в извест-
ном направлении, они вытекали из какого-нибудь основного общего верования. Монархист роковым образом должен
был иметь известные, очень определенные убеждения как в истории, так и в науке, а республиканец должен был
78
иметь совершенно противоположные идеи. Монархист, например, был совершенно убежден в том, что он не проис-
ходит от обезьяны, тогда как республиканец был убежден в противном. Монархист должен был с ужасом отзываться
о революции, а республиканец — с уважением. Одни имена произносились с благоговением, другие же нельзя было
произносить иначе, как с проклятием. Даже в Сорбонне господствовало подобное же наивное отношение к истории1.
В настоящее время, вследствие обсуждений и анализа, мнения теряют свое обаяние, их резкости быстро сглаживаются.