Среди суждений современников, признавших в произведениях Пушкина национально-самобытное явление, особое место заняла оценка, которую дал Татьяне Лариной Ксенофонт Полевой. В отличие от Онегина, Ольги, Ленского, натур, «несомненно национальных и действительных», он увидел в героине Пушкина характер не просто национальный, а глубоко НАРОДНЫЙ, до сих пор русской литературе неведомый. Кс. Полевой проницательно отметил, что социальное начало не играет в Татьяне самодовлеющей роли. Главное - не в ее сословной принадлежности, а в тех незыблемых нравственных ценностях, которые она обрела в кругу няни, народных обычаев, традиций, нравов и которые помогают ей сохранить неразъятым свой внутренний мир. От этого же народного «стержня» и ее необыкновенная выдержка, умение преодолевать преграды и препоны, возводящиеся жизненными обстоятельствами.
Взгляд Кс. Полевого оказался впоследствии содержательно-активным. Белинский нашел в характере Татьяны довольно полно реализованную идею народного бытия, «все, что составляет сущность русской женщины». Гончаров отнес героиню Пушкина, с ее неповторимым народнопоэтическим складом сознания, к коренным «общечеловеческим типам». Ап. Григорьев увидел в Татьяне «идеально русскую натуру», воплощение русской национальной субстанции. Достоевский - «тип твердый, стоящий твердо на нашей почве», олицетворение русского народа. Он же заметил: «Тут трагедия, она и совершается», - чем соотнес образ народных мыслей и чувствований, заключенных в «романе в стихах», с мыслью народной, запечатленной в трагедии «Борис Годунов».
Завершенная в ноябре 1825 года и опубликованная впервые в 1831 году историческая трагедия Пушкина «Борис Годунов», несомненно, примкнула к реалистическому роману «Евгений Онегин» и своим диалектически сложным подходом к русской действительности, и глубоким народным духом, и радостью осознавшей себя национальной самобытности. «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал: ай да Пушкин, ай да сукин сын!» - удовлетворенно сообщал поэт из Михайловского П. Вяземскому и незаметно перевел трактовку народности в принципиально иной план.
А. Бестужев, И. Катенин, Н. Полевой в своих «Разговорах...» о народности еще ссылались на Фредерика Ансильона, книги которого «Анализ понятия о национальной литературе» (1817) и «Новые эссе из области политики и философии» (1824) продолжали пользоваться в России широкой популярностью. Литераторы настойчиво прикладывали основные идеи французского мыслителя (если наука международна, то литература национальна; сущность каждой литературы составляет национальный характер; в представлении народа только то произведение значительно, которое отражает его национальные особенности) к появлявшимся в периодике главам «Онегина», удостоверяли их «соответствие» общему «народному» направлению в литературе. А. Пушкин, остро интересуясь проблемой «национальной индивидуальности», уже смотрел на нее как на «момент истины», а если точнее, то как на пройденную «инстанцию». В представлении поэта национальный характер перестал быть однородным. Духовную обезличенность и эпигонство распознал он в широком слое «большого света». И неповторимые самобытные черты - в «немолчном море» народной жизни. Его мысли занял не тот национальный характер, нормативно-нетворческий и замутненный условностями, что фигурировал в образованных, «интеллектуальных» кругах, а первородно-национальный, исторический, в котором склад народного самосознания чем-то напоминал отстоявшуюся прозрачность большой глубины: все вроде просматривается, а до дна не добраться.