С антинародными «казачьими сюжетами», подобными булгаринским, выступил и Н. Кукольник, увидевший в «предковых заветах» запорожцев и их патриотических устремлениях сплошное «разбойничье лихоимство» да самостийный «грабительский разгул». «Тогда на просторе, - читаем в романе «Вольный гетман пан Савва» - свободно и безнаказанно разыгрывалось казацкое молодечество. Свои не хуже татар грабили... уводили в плен красавиц; казак с верховий Буга с товарищами гостил (т.е. разбойничал. - В.К.) на берегах чистого Пела, а у него в то же время в гостях пировали степные наездники по-своему. И теперь в Малороссии тяжба в моде, но только на бумаге, а тогда та же вечная тяжба, только на шабельках» (23).
Консервативно-умозрительных представлений о казаках как обособленных «бродягах-добытчиках», все идеалы которых - «в чарке горелки», последовательно придерживался и М. Загоскин. Устами Алексея Бурнаша, одного из персонажей романа «Юрий Милославский», автор так характеризовал запорожцев, живших по принципу «где бы ни воевать, лишь бы воевать»: «Эх, боярин! Захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд и бога-то знали, окаянные! Станет запорожский казак помнить добро! Да он, прости господи, родного отца продаст за чарку горелки» (24).
Гоголевская идея русско-украинского единства и русско-украинского народного характера выросла из народного эпоса, противостоявшего этим произвольно-охранительным комбинациям (в сознании запорожцев украинцы всегда были родными братьями русских, и казаки перед лицом иноземцев всегда гордо именовали себя русскими), из реальной общности исторических судеб двух братских народов, связанных органичными духовными запросами. «Нет уз святее товарищества! - говорит Тарас Бульба накануне битвы под Дубно, склоняя голову перед братством как «необыкновенным явлением русской силы». - Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».
Пафос этой «ясновидящей» речи Тараса, несомненно, «вырос» из исторического обращения Богдана Хмельницкого к казакам, приведенного Г. Конисским в «Истории руссов», которую Гоголь признавал единственным «живым голосом умирающей старины». «Я и окружающее меня товарищество», - говорил там Хмельницкий, - есть единокровная и единоверная наша братия; интересы и пользы наши одни суть с пользами и нуждами нашими. Мы подняли оружие не для корысти какой или пустого тщеславия, а единственно на оборону отечества нашего, жизни нашей и жизни чад наших, а равно и ваших» (25).