Противник превосходил наши войска в артиллерии и минометах почти в два раза, в танках — более чем в десять раз, в авиации — в восемь раз.
В оккупированных районах враг усилил репрессии против мирного населения.
Общее горе еще больше сблизило отца и сына Масловых. И теперь они частенько коротают ночи вдвоем.
Вот и сегодня отец, прикрыв ладонью глаза, кажется, задремал. «Пусть отвлечется от горьких дум, тяжелых тревог и волнений», — решил Юрий.
Старик, оказывается, совсем не спал, об этом было нетрудно догадаться по его словам:
— Опять немец вошел в силу — на Кавказ ринулся, к нефти! И что только будет?
В серых усталых его глазах застыла жгучая боль. «Неужто сломался?» — с горечью подумал Юрий. И попробовал утешить:
— Красная Армия выстоит!.. Должна выстоять!
Лукич зябко передернул плечами, застегнул верхнюю пуговицу сатиновой черной рубашки, хрипловато продолжал:
— К Волге устремился. — Вдруг встал, прошелся по комнате и сказал: — И все-таки я так смекаю: нам не впервой. Видали всяких — Колчака, Деникина, Врангеля… Белых и зеленых… Пес знает, сколько их перебывало. Страшно вспомнить, что мы в свое время пережили. Часом невмочь становилось. И тиф, и голод, а тут эсеры и смуты. Иногда врагов за своих принимали, а своих — за врагов.
— Накипи и нынче хоть отбавляй, — напомнил Юрий.
— Полицаи?.. Это отбросы, они не страшны. Те были кровные враги.
Помолчали.
— В порт док притащили, целый плавучий завод…
Отец взглянул на сына:
— Подводные лодки ремонтировать?
— Не иначе… Но мы еще посмотрим.
Лукич подошел к окну, открыл створку. Вместе с чистым воздухом, настоенным на аромате яблоневого цвета, в комнату ворвался шум, смех, разноголосая чужая речь. Из-за крыш домов солнце бросало лучи на мертвую голубятню, на застывшие макушки деревьев.
В мирное время Юрий выпрыгивал из окна наружу: не терпелось, бывало, глянуть, что произошло в саду за ночь — на каких деревьях наклюнулись почки, какие расцвели цветы. Как бы ни был занят, куда бы ни спешил, а выкраивал время заглянуть в сад — со школьной скамьи растил его. Каждое дерево, посаженное, взлелеянное его руками, стало как бы частью его самого.
Теперь Юрий даже от окна отвернулся: сад причинял одни страдания. Немецкие танки, автомашины, протаранив ограду, прямо с большака сворачивают под тень деревьев, располагаются на отдых, прячутся от наших самолетов. Видеть это нестерпимо.
Хохот, доносившийся из сада, заставил его выглянуть в окно. Предметом развлечения немцы избрали его мать. Она с ведром вышла к колонке за водой. Ее окружили. Тщедушный, костлявый фриц, подкравшись сзади, вздернул у старухи платье, другой выплеснул на спину ей ведро холодной воды.