В понедельник, на утреннем совещании начальник отдела по расследованию убийств полковник Завьялов поинтересовался:
— Готовы результаты экспертизы по трупам?
— Предвечный обнаружил очень интересную вещь, — начал Дворецкий. — Помните убийство Светланы Кочетовой? Ее застрелили, труп подожгли. То же самое и у Шлема с Зубром… Вы же знаете, Саша Предвечный очень дотошный криминалист, да и не так много, слава Богу, у нас в городе убивают… В общем, он сравнил пули, извлеченные из Кочетовой и Зубра со Шлемом, и пришел к выводу, что стреляли из одного и того же пистолета. У него в стволе имеется характерный дефект, так что ошибку Предвечный исключает.
Завьялов присел на край стола.
— Значит, прежде чем сжечь, их тоже застрелили?
— Да. Но если быть до конца точным, то ранили. Вскрытие показало, что на момент поджога они были еще живы.
— Получается, что убийц они привезли с собой? Или как?
— Там была еще одна машина. Это точно. Четких следов, к сожалению, не осталось — с момента преступления и заморозки ударяли, и опять все таяло, так что… — Дворецкий развел руками. — Эта машина остановилась метрах в десяти сзади, а потом, где стояла, там и начала разворачиваться. Остались глубокие ямы от колес. А по их ширине и характеру буксования экспертиза заключила, что это был либо небольшой джип, либо «Нива». По крайней мере можно сказать практически однозначно, что машина полноприводная…
2
Старичок появился в моем редакционном кабинете ровно в десять часов. Хотя я видел его только второй раз, он мне сразу показался очень взволнованным. Он аккуратно присел на краешек стула, пригладил жиденькие седые волосы, уложенные на пробор, и положил шляпу на колени. Потом резко встал и, не выпуская шляпы из рук, прошелся по кабинету.
«Неужели так волнуется по поводу своих воспоминаний?» — успел только подумать я, как он быстро и очень отрывисто заговорил.
— Мне нужно рассказать вам нечто очень важное. И очень серьезное. Я давно слежу за вашими публикациями. Вас интересуют криминальные темы. Ведь так?
Я кивнул. Дело принимало неожиданный оборот.
— В милицию я идти не хочу. У меня нет никаких доказательств. У меня только подозрения. А вдруг эти люди невиновны? Получится, что я на них наговариваю? Я так не могу: Я сам отсидел пять лет в сталинских лагерях по ложному доносу. А вы журналист. Вы можете это расследовать в рамках своих профессиональных интересов. А потом, уже набрав фактов, и заявить в милицию. Это во-первых. Во-вторых, — он сделал долгую паузу, — если они на самом деле окажутся преступниками, то должны же быть какие-то очные ставки, опознания. А я старый, слабый человек. Я просто боюсь. Вы же сами знаете, какие сейчас царят нравы. Не они, так их дружки могут со мной расправиться, если узнают, что это именно я навел на их след. Скажу честно, я хочу умереть своей смертью. А в-третьих… Я, конечно, мог бы оставить всю информацию при себе, но совесть не позволяет мне молчать. Зло, если это на самом деле зло, должно быть наказано.