— Это Сэди Лак, — объяснил Горас, — она не слишком знаменита, но лучшей воздушной гимнастки, чем она, я не знаю.
— Это настоящая живая женщина?
— Она была живой.
— Она что, умерла?
— Да, несколько лет назад. Сэди была поистине богиней, никто не выделывал под куполом цирка таких вещей, как она.
Горас внимательно посмотрел на девушку.
— У тебя что, страсть к цирку? — поинтересовался он. Мара не поняла. — Ты любишь ходить в цирк? — переспросил он.
— Я была там только один раз.
— Одного раза достаточно, — сказал он задумчиво. — Я двадцать лет проработал в цирке. Что это была за чудесная жизнь!
— А что вы там делали? Дрессировали диких животных?
— Он?! — расхохоталась вернувшаяся Берти. — Да он даже кошек боится до смерти! Последнее, чем он там занимался, — это чтение разных бредовых монологов.
Супруги обменялись взглядами, смысла которых Мара не поняла.
— Если хочешь что-нибудь узнать о цирке, обращайся ко мне, — поспешил предложить девушке Горас. Он достал из кармана жилета часы. — Ну да ладно, пойди пока передохни. Вздремни там, в «гудзоне». Как только вернется Краснокожий, поужинаем и сразу в путь.
Мара взяла у Берти одеяло и пошла на улицу, придерживая одной рукой чересчур длинную юбку, чтобы не упасть. Она остановилась, размышляя, в которую из четырех машин ей забраться. Из-за кустов появился парнишка лет восемнадцати-девятнадцати. Он удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Мара тоже решила не заговаривать. Она не имела ни малейшего представления о том, что такое «гудзон», но у парня спрашивать не стала: нужно быть осторожной.
Мара поняла, что ошиблась, приняв Гораса и его жену за богачей. Она слышала, как Берти сказала мужу, что если следующая стоянка не принесет прибыли, им нечего будет есть. Мара подумала, что если согласится помочь им, они, пожалуй, не откажутся кормить ее и не прогонят. Она и впрямь неплохо танцевала. Может, не лучше других сестер, но гораздо лучше Анны — неуклюжей коровы. Это уж точно.
А Горас и Берти ни о чем не догадаются. Только цыгане смогут распознать, как она пляшет — хорошо или плохо.
Мара тяжело вздохнула. Никогда больше не увидит она своих. Даже если их дороги когда-нибудь случайно пересекутся, они не признают ее. Для них она умерла — и для двоюродных братьев и сестер, и для дедушки, и для Йоло, который так жестоко ее обманул, и для Софии, которая всегда была так добра к ней. Никто из них никогда не решится с ней заговорить. Пора взглянуть правде в глаза: она одна, одна на всем белом свете.
И раз она не может больше быть цыганкой, ей придется стать