В центре внимания были Горький и гремевший в то время финский художник Галлен. Все толпились вокруг них, перебивая друг друга и не слушая ответов, без конца задавали им вопросы о политике, об Учредительном собрании, о делах на фронте и, конечно, вечное — «о творческих планах».
Горький, устало улыбнувшись, указал широкой, с желтыми от частого курения ногтями, рукой на стол:
— У нас всех первоочередная задача — отведать сих даров полей, лесов и рек… Иван Алексеевич, пожалуйста, садитесь поближе, — и он усадил Бунина между собой и Галленом.
Засуетились официанты, заскрипели стулья, тонко зазвенел хрусталь. Горький поднялся во весь свой долгий рост, выждал паузу, провозгласил:
— Буду краток. Самое дорогое на свете — дружба. Дружба, сердечные отношения как между людьми, так и между государствами. С чудесной Финляндией и ее прекрасным народом Россию связывает давняя искренняя приязнь. Пьем за эту дружбу, за нашего северного соседа.
Раздались аплодисменты, крики «ура!», звуки сдвигаемых бокалов — все с аппетитом выпили. На несколько минут воцарилось напряженное молчание: цвет интеллигенции тщательно пережевывал закуску.
Заглатывая жирный кусок лососины и салфеткой приводя в порядок розовые уста, встал с бокалом Мережковский.
— Пр-рошу слова! — пророкотал Дмитрий Сергеевич, сладко улыбнувшись и заранее предчувствуя наслаждение от тех умных и возвышенных слов, которые он сейчас произнесет. Из года в год Мережковский выпускал толстенные книги, в которых было много взволнованного многословия, вычурных словесных оборотов, претензий на особую, якобы только ему одному доступную мудрость. И он убедил не только себя, но и многочисленных своих почитателей, что является неким мессией, бичующим пороки и открывающим человечеству дорогу в прекрасное будущее.
— Милостивые государ-рыни, милостивые государи! Мой взор улавливает горячий блеск ваших глаз, и ваш внешний вид ясно говорит о том божественном вдохновении, которое вы все испытываете, а я вместе с вами!
Мережковский стал похож на свадебного генерала, за четвертной билет произносящего загодя вытверженные речи. — Но в отличие от нашего уважаемого метра, — Мережковский шаркнул ножкой в направлении Горького, — я не осмелился бы предлагать пить за «дружбу с северным соседом».
Мережковский по-актерски то понижал голос, то вдруг возвышал до громовых раскатов:
— Нет, непозволительно забывать, что эта самая «дружба» возникла в результате русско-шведской междоусобицы. Вспомним 1809 год. Русский тиран, сатрап с ангельским ликом — Александр I злодейски захватил красавицу Финляндию.