— Зато амбиции Наполеона! — вновь влез в разговор Андрей Николаевич, за что был отлучен от компании взрослых и отправлен обедать на кухню.
Злободневный разговор прервала хозяйка:
— Пожалуйста, к столу!
Пили водку под малосольный астраханский «залом» — селедку, спинка которой была шириной в ладонь, источала нежный жир и таяла во рту. Дамы предпочли пиво, закусывая его швейцарским сыром и фаршированной колбасой. Андрей Николаевич, смешивший на кухне анекдотами Сашу, по малолетству пива был лишен. Ему по вкусу пришлась солянка из осетрины на сковороде.
Обед был долгим, неспешным, по-старинному сытным. Словно древние стены сообщали его насельникам мудрую степенность. Да и то сказать, стоял дом аж с 1747 года, хотя и был несколько перестроен в 1813-м.
Принадлежал он знаменитым купцам-миллионерам Корзинкиным, точнее, одному из их славных представителей — торговцу чаем Андрею Александровичу. Купец был сметлив, честен и удачлив. Повезло Корзинкину даже со смертью — умер он в 1913-м, последнем счастливом году России.
Домовладелицей стала его дочь Елена Андреевна. Было ей тогда без малого пятьдесят.
— Ах, вы женщина просто исключительная! — искренне восторгался Бунин. — Как выражалась знакомая мне древняя старушка из Замоскворечья про Наталью Ланскую, в первом браке Пушкину: «женщина-антик».
— Подлиза! Придется мне сегодня спеть ваш любимый романс…
И действительно, когда обед был наконец благополучно завершен, хозяйка села за рояль и спела бархатным контральто:
Глядя на луч пурпурного заката,
Стояли мы на берегу реки…
Бунин с чувством поцеловал ей руку.
— Лена, презентуй Ивану твою открытку! — подал голос Николай Дмитриевич.
— Какую такую открытку? — оживилась Вера Николаевна.
Дело в том, что Елена Андреевна в свое время училась в школе живописи. Ее картины охотно брали на выставки, а одну приобрел даже Павел Михайлович Третьяков для своего знаменитого музея. С той картины были напечатаны открытки — «Весна». Теперь Елена Андреевна подарила открытку Бунину, надписав: «Милому Ивану, которого мы очень любим!»
— Спасибо! — улыбнулся он. — Почти так мне надписывал свои фотографии молодой Шаляпин: «Милому Ване от любящего тебя Шаляпина».
* * *
Стали говорить о Федоре Ивановиче, о том, как он сидел за этим роялем и его могучий голос заставлял дрожать подвески на люстрах, а прохожие собирались под окнами. Он был частым гостем и на литературных «Средах», проходивших много лет под радушной крышей дома Телешова. Председательствовал на собраниях общий любимец — Юлий Бунин.
— Вот ты, Елена Андреевна, подарила мне открытку, а я вспомнил про свою. Про ту, знаменитую, которая разошлась в сотнях тысячах экземпляров…