Во времена стародавние, когда Алексеевы — родители Константина Сергеевича — жили в доме восемь по Садово- Черногрязской и маленький Костинька собирался в 4-ю гимназию, что располагалась в знаменитом «доме-комоде» Апраксиных на Покровке, Василий, еще молодцеватый парень с белокурой гривой волос, неизменно норовил надеть барчуку калошики:
— Что из того, что сухо? Погоды нынче переменчивые. Набежит дожжик, ножки и промочите.
С той поры минуло полстолетия, но Василий, полысевший и согнувшийся, каждый раз подходил в прихожей к Станиславскому и, протягивая галоши, требовательно произносил:
— Вы уж, барин, наденьте калошики…
— Да, нынче погоды переменчивые, — улыбался Станиславский.
— Ишшо какие! — Василий предпочитал не замечать иронии барина. — Скверные погоды… Так что позвольте, я вам калошики как раз надену. Ботиночки лаковые, попортите…
Когда Бунин впервые увидал Василия, то не удержался:
— Фирс, убей меня Бог, настоящий Фирс из «Вишневого сада».
Эта кличка так и осталась за Василием, любившим вспоминать «правильные времена», то есть времена, давным-давно ушедшие.
За домом шел большой сад. Летом, в хорошую погоду, тут устраивались репетиции, публичные чтения и, конечно, ужины. Под тенистыми сводами беседок здесь пили шампанское Александр Блок и Федор Шаляпин, Евгений Вахтангов и Максим Горький, Мстислав Добужинский и Айседора Дункан.
* * *
…Тонко звенели бокалы, мягко стучали по тонкому фарфору серебряные ножи и вилки, пенилась заздравная чаша. В канделябрах потрескивали, взвивая тонкие струйки дымков, десятки свеч (электрические лампы в начале застолья погасли). Выпили за здоровье новорожденного, за хозяйку, за Художественный театр, за Учредительное собрание.
— Господи! — перекрестился Бунин. — Мы отдыхаем, как в наивные прелестные времена наших дедушек и бабушек, во времена кринолинов, дуэлей, картежников, гусаров-усачей, когда уланы носили мундиры с oранжевыми отворотами, а желание юных дворян служить в кавалерии можно было лишь сравнить с безумной страстью к отваге и женщинам.
— И кутежи по три дня без отдыха! — вдруг раздался в двери могучий голос.
Все повернули головы.
Дверной проем занимала гигантская фигура общего любимца Владимира Алексеевича Гиляровского — «дяди Гиляя». Этот человек словно для того нарочно появился на земле, чтобы испытывать себя опасностями и приключениями. Природа наградила его чудовищной силой. Уже в гимназическом возрасте он легко сгибал пятаки и ломал подковы. В четырнадцать лет «взял» из берлоги первого своего медведя. Через три года, бросив богатый дом отца, бежал бурлачить на Волгу. Дружил с ворами и бандитами. Был принят в самых аристократических салонах. Статьями Гиляровского о социальном «дне» зачитывалась вся Россия.