Батюрок страшно нервничал, если ему показывали этот «номер», он, гулко бухая своими кирзачами, суровый, насупленный, пускался вслед за проказниками, но попробуй догони их, лёгких и резвых, как стремительные кони. Андрюше тоже нравилось дразнить дядю Васю, но однажды он сплоховал, поскользнулся и оказался, дрожащий от страха, в руках Батюрка. Горечь и страх поселились в нём, кажется, даже зубы заклацали, он ждал, как сейчас хватит Батюрок его за ухо, поднимет над землёй, и он забьётся как карась, подсечённый на крючок.
Но дядя Вася почему-то не вцепился в ухо, а только зажал в коленях хрупкое тело, спросил, заглядывая в лицо:
– Ты, Андрюха, хулиганом хочешь быть?
– Не-ет, – пропищал Андрей.
– Ну, тогда Аньку за тебя замуж отдадим, – он засмеялся, оголяя крупные жёлтые прокуренные зубы.
Гулко билось сердце у Андрея, заложило уши, наверное, от страха, а Батюрок оттолкнул его с силой и пошёл, покачиваясь, к дому.
Наверное, человеческая память так устроена, что многое она вытрясает из себя, как из дырявого мешка, а вот этот случай не забылся, как и не забылось происшествие на пруду, когда Андрей, ещё не умевший плавать, погнался за длинноногой Анютой, и неожиданно ноги перестали касаться дна, в раскрытый рот плеснула волна, и он понял, что начал тонуть. Кто-то неведомый схватил его за волосы, потянул в сторону, и когда он открыл глаза, над ним склонилась Анюта. Оказывается, это она вцепилась в волосы (Анюта умела плавать), выволокла его на мель.
Потом его долго рвало зелёной водой, а Анюта стояла рядом, он ощущал её горячее дыхание, и что-то нежное, благородное возникло в его душе.
Перед войной дядя Вася построил в Грязях дом, забрал семью, а вскоре и пришла на родину горькая весть. В перестрелке, возникшей на Байгорском полустанке, когда группа молодых оболтусов начала срывать пломбы в товарняке, какое-то поветрие началось с этими ограблениями – выстрелом в упор был убит парамзинский земляк.
Его хоронили на лукавском кладбище. Гроб плыл над головами его сослуживцев в багровых отсветах тюльпанов. Анюта вместе с матерью, зарёванная, с впавшими потускневшими глазами шла вслед за гробом, бессильная и раздавленная горем.
Именно в этот день вспыхнуло в груди Андрея сострадание к Анюте, да такое сосущее, от которого, кажется, возникла даже одышка.
Через неделю Анютка приехала в деревню в гости к деду, ходила пасмурная, подавленная, и только при виде Андрея у неё на лице обозначилось что-то вроде улыбки. Андрей не понимал, что с ним происходит, он при встрече чувствовал, как начинало багроветь лицо, мелко дрожать руки, и однажды он не утерпел, подошёл к Анюте, тихо поздоровался.