Первой его мрачное настроение заметила Ганна. Вчера она, сославшись на недомогание, отпросилась домой.
– Что с тобой, Ганна? – забеспокоилась Юля. – Давай давление измерим. Я тебе лекарство дам. Куда ты пойдешь? До твоих Дубков добрых полтора километра шагать. Ложись лучше, отдохни.
Но Ганна неожиданно заупрямилась.
– Нет уж, – заявила она. – Мне домой надо. Хата больше месяца без присмотра. Беспокоюсь я… вот и захворала.
На самом деле хата волновала Ганну в последнюю очередь. Она решилась тайком от Юлии Марковны разобраться, что происходит с хозяином. А для этого нужно было наведаться к Михеевне. Вот только жива ли бабка? Ей, должно быть, годков девяносто стукнуло. Могла и помереть.
Но Михеевна, к счастью, пребывала в добром здравии. Она сидела на завалинке и грела на солнце старые косточки.
– Доброго здоровьица, – поклонилась Ганна, подходя к покосившемуся, крытому соломой домику Михеевны.
– Слава тебе, Господи, – прошамкала беззубым ртом бабка.
Она еще больше усохла с тех пор, как Ганна последний раз ее видела. Из-под низко повязанного белого платка на гостью смотрели два хитрых черных глаза.
«Чур, чур меня», – подумала про себя Ганна, мысленно осеняя себя крестом. Она побаивалась Михеевны, но больше обратиться было не к кому.
– Мерзну я, – пожаловалась бабка, плотнее запахивая старый жакет. – Кровь вялая стала.
Ганна не нашлась что ответить и протянула Михеевне завернутый в чистую тряпицу кусок сала и испеченный утром пирог.
– Это гостинец тебе, – сказала она.
– Пойдем в дом, – прошамкала Михеевна, сползая с завалинки. – Там расскажешь, с чем пожаловала.
В доме стоял полумрак. Маленькое окошко было прикрыто старой вышитой занавеской. По стенам висели рушники, в красном углу у огромных темных икон теплилась лампадка.
Михеевна уселась на длинную деревянную лавку.
– Ну садись, что ли, – сказала она Ганне. – Чего стоишь, как сирота неприкаянная?
Ганна робко примостилась на краешек лавки, вздохнула.
– Я к тебе за советом. Про одного человека узнать хочу. Вот, гляди, – она положила перед бабкой фотографию Филиппа. – Это он.
– Ладно, – кивнула Михеевна. – Скучно мне. Давай побалуемся. Неси свечки!
Она показала на старый, темный от времени деревянный шкаф. Ганна поспешно вскочила, принесла все необходимое и уселась напротив.
Бабка что-то быстро и глухо забормотала, зажгла свечу и начала водить ею над фотографией.
– Женатый! – сказала она. – И еще раз женатый. Ребенок есть… мальчик. Болеет. Но это ничего, пройдет.
Ганна не знала о первом браке Филиппа и залилась краской. Ей казалось, что она подслушивает чужие тайны. Слова Михеевны неприятно поразили ее.