— Что ты будешь делать, если я замерзну? — неожиданно задал ему вопрос Урос.
— Ничего, — ответил Мокки.
— Потому что ты так сильно меня ненавидишь, или потому что хочешь получить лошадь?
— Из-за обеих причин, — процедил Мокки сквозь зубы.
На одну секунду на лице Уроса отразилось удовлетворение. Он заставил Мокки чувствовать именно то, что ему было нужно.
— Хорошо, мы отправляемся дальше.
Боль в его ноге почти лишала его способности ясно мыслить. Ткань на ране, ослабла и размоталась, а палки, которые должны были фиксировать перелом, он давно потерял. Температура начала накатывать на него огненными волнами. Яд от гниющей раны, кровь разнесла по всем венам его тела. Перед глазами у него все закружилось, кусты, скалы, — небо с первыми звездами обрушилось на него — и он потерял сознание.
Что вновь привело его в чувство? Неровный шаг лошади? Или это случилось из-за того, что ко всем запахам, которые он, обострившимся от лихорадки чувством, воспринимал сейчас так четко — к запаху воды, листьев, древесной коры, камней — примешался еще один, чужой запах. Запах дыма, людей, огня, и тепла? Этот запах он чувствовал все сильней.
Урос открыл глаза.
— Где юрта?
— О какой юрте ты говоришь? — удивился Мокки.
— От которой идет дым, дурак! — ответил Урос.
— Дым… — повторил Мокки недоверчиво. — Какой дым? Ты бредишь…
Но в этот же момент, он почувствовал его тоже — запах кипящего бараньего жира и горящего дерева. Мокки дернул Джехола за уздечку.
— Торопись!.. — крикнул ему Урос. — Быстрее!
Перед его глазами вставали картины, одна прекраснее другой. Большой костер после ледяной и безлюдной ночи. Поблескивающий медный самовар… стена… защищающая от непогоды крыша… на полу ковры, разноцветные одеяла и подушки…. чапаны и плетки… и спокойные, дружелюбные лица, которым можно доверять… Он видел перед собой картину степной юрты, в которой рос ребенком. Юрту из камыша и войлока, под круглой заостренной крышей. В своем лихорадочном видении он почти не различал места и времени, и казалось ему, что не он направляет Джехола к юрте, а его самого ведут к ней, держа за руку, как когда-то вела мать.
— Мы пришли! — закричал Мокки. — Пришли!
Урос открыл глаза, закрыл их опять, а затем открыл снова. Напрасно.
Прекрасная картина исчезла, колдовская мечта разрушилась. Вместо нее осталась реальность: жалкий очаг, и натянутая на толстые ветки грязная, коричневая материя, которая создавала иллюзию палатки. Дополняли картину несколько нищих, оборванных фигур.
Высокий, худой мужчина и его невероятно толстая жена, подошли к ним и низко поклонились.