Но то, что случилось потом, произошло так быстро, что у него не оказалось времени на дальнейшие размышления.
Месрор опустился на колени и, обхватив левой рукой его ногу выше перелома, прижал ее к земле плотно, как только мог. Кадир встал рядом и, подняв лампу над собой, протянул отцу топорик. В ярком свете лампы и его игре на ткани палатки, Урос увидел быстро взлетевшие и опустившиеся тени, что отбрасывала холодная сталь. Но он чувствовал боль слабо, словно издалека. Шок и быстрота, с которой Месрор провел эту операцию, сделали его почти нечувствительным. Теперь Месрор отложил топорик и взял в руки нож. До того, как Урос смог уразуметь смысл его движений, тот уже отрезал ступню и часть сгнившей плоти, после чего отбросил их в сторону.
«Уже все? Зачем же нужно было связывать меня? К чему было это унижение?» — пронеслось в голове у Уроса. Но в ту же секунду он потерял всякую власть над собой. Месрор поднял его ногу повыше и Кадир наклонил над ней котел. И когда обожженная кожа зашипела, распространяя отвратительный запах. — Урос дернулся с нечеловеческой силой и выгнулся, пытаясь сбросить с себя колено Месрора, которое прижимало его к земле. Топор, нож, — ко всему этому он был готов, но всей его воли не хватило, чтобы выстоять против кипящего жира, текущего по его окровавленной культе. Но чем сильнее он выгибался, тем глубже врезались в тело петли веревки. Вновь и вновь Месрор поливал свежую рану новой порцией жира из котла, и Урос сдался, вцепившись зубами в кляп он закричал от боли, и кричал снова, снова и снова.
Котел опустел. Кадир аккуратно обтер его внутренность лоскутами, что он сделал из старой рубахи, а затем обмотал этими жирными бинтами рану, которая уже не кровила. Дернувшись еще пару раз, Урос расслабился. Когда ребенок закрепил последний лоскут, больной лежал не двигаясь. Месрор осторожно опустил его ногу на землю, затем поднял с земли то, что когда-то было ступней, и быстро вышел вон. Несколько секунд спустя послышался гулкий стук копыт лошади, что галопом удалялась прочь от стойбища.
— Он скоро вернется, — успокаивающе сказал Кадир Уросу, лежащему с закрытыми глазами. — Просто он хочет унести твою злую ногу подальше отсюда.
Урос не слышал его, он был без сознания.
— Он немедленно вернется. Честное слово, обещаю тебе. Очень скоро вернется, — повторял мальчик скорее самому себе, чем больному.
Отец оставил его одного с гостем, лежащим без сознания. Какое доверие и какая честь! Но что же он может сделать для этого неподвижно лежащего человека? А если он сейчас умрет? Умрет, пока находится под его, Кадира, присмотром, что тогда? Что скажет его отец?