В эту же секунду старый чавандоз соскочил с крыши одним невообразимым прыжком и пронесся сквозь брешь, словно он был не стариком, — а вихрем!
Никем не остановленный, он домчался до халлала и победил!
Торговец из Кандагара откинулся на подушки, скрестил руки на животе и обвел слушателей довольным взглядом.
После повисшего молчания все они заговорили разом:
— Какая поразительная история! Благодарим тебя! Благодарим!
Мокки взглянул на Уроса и испугался. Правой рукой Урос закрыл лицо, словно хотел защититься от солнечного света, но солнце давно зашло, уже начинались сумерки.
— Тебе что, плохо? — прошептал он ему.
В этот момент послышался дрожащий от любопытства голос, который заглушал все остальные голоса:
— А как звали этого старика чавандоза? — спросил хозяин чайханы — Ты еще помнишь его имя?
— Пока я жив, я никогда не забуду, как его звали — ответил торговец.
Урос отнял руку от лица.
— Это был Великий Турсен! — сказал торговец из Кандагара.
— Великий Турсен! — воскликнул хозяин с изумлением.
— Великий Турсен! — восхищенно повторили остальные торговцы и слуги.
А один маленький бача нерешительно спросил:
— Скажи, а ты помнишь, как звали сына старого всадника, который был таким храбрым и помог своему отцу?
Торговец из Кандагара посмотрел на мальчика и недовольно дернул плечом:
— Запомни, бача, человек не должен отягощать свою память такими незначительными вещами.
Путники поднялись и направились к своим повозкам. Хозяин пошел провожать их. Посуду и остатки еды унесли слуги, и в саду, окрашенном в цвета вечера, повисла странная тишина.
Мокки почувствовал внезапную усталость.
Он бросил взгляд на Уроса. Тот сидел все так же твердо и напряженно, а в его глазах было какое-то непонятное, странное выражение.
— Я буду спать с тобой рядом, — сказал Мокки, — чтобы согревать тебя.
— Ты будешь седлать Джехола, — ответил ему Урос.
— Но ты… Но ты же сам сказал… — запинаясь, проговорил саис.
— Я сказал: иди и седлай Джехола.
Голос Уроса оставался тихим и спокойным, но тон, с которым он сейчас говорил, показывал, что никаких возражений он не потерпит. Мокки направился к ручью, возле которого стоял конь, но шел медленно и неуверенно оглядывался.
— Поторопись! — крикнул ему Урос.
Каждое мгновение, проведенное в этом месте, обернулось для него нестерпимой мукой. Внезапно все, что находилось здесь, показалось ему отравленным: сад, вода, деревья, пение птиц. Даже ствол ивы, к которому он прислонился, прожигал ему кожу и ее переплетенные ветви больше не были для него ветвями: в них он видел образ старого, несокрушимого человека, о чьих, казалось бы, давно забытых подвигах люди продолжают рассказывать даже по другую сторону Гиндукуша. И если бы даже он, Урос, выиграл шахское бузкаши, он так и остался бы в тени славы своего отца.