Проскакав между лежащими на земле пастухами, он с размаха швырнул овцу на землю, вытащил из чапана пригоршню афгани, бросил эти деньги пастухам:
— За барана! За собаку! И за страх! — и умчался вдаль.
Когда стадо осталось далеко позади, он придержал бег коня. Вытерев пот со лба, он поправил на голове тюрбан. Тот съехал немного набок.
Одну секунду Турсен подумал о том, какое мнение сложилось о нем у этих несчастных пастухов. Седой старик нападает на невинное стадо, а потом играет, с парой собак, в бузкаши. Сумасшедший, безумный старик!
«Вообще, мне надо бы стыдиться, что я так себя вел» — подумал Турсен.
Но вместо этого он гордо поскакал дальше. Стар? Конечно. Безумен? Может быть.
Но зато какая победа над самим собой!
Турсен ласково погладил коня. Тот счастливо и благодарно заржал.
Кончиками ногтей Турсен нежно почесал ему лоб между глазами. «Этот конь, — думал Турсен, — не может сравниться с Джехолом, но все же очень и очень хорош!»
Странное чувство было у него к этому коню. Первый Джехол был Турсену как брат. Следующие — словно сыновья. Но этот жеребец, такой юный и такой еще неопытный, и все же его спутник этим неповторимым утром, — стал ему словно маленьким племянником. И когда конь вновь помчался по степи, Турсен рассмеялся с отеческой нежностью.
В этот момент он увидел тот самый дом.
Он узнал его сразу. Одиноко стоящий посреди степи, он был известным местом встреч. Но для Турсена он значил большее. Когда-то с высоты его крыши, верхом на Джехоле и сжимая в руке тушу козла, он одержал победу над лучшими чавандозами всех трех провинций.
Раньше, проезжая мимо этого дома, Турсен всегда отворачивался. Старый всадник этих дней, не имел ничего общего с тем победителем прошлого. Но не сегодня, не этим волшебным утром. Сегодня он поскакал прямо к нему. Чавандоз этого дня мог без стыда и зависти посмотреть в лицо любому. Они были достойными противниками, те, которые стояли там, внизу, и те, которые пытались взобраться на крышу, и над бессилием которых он издевался и хохотал. И как тогда Турсена наполнила невероятная, счастливая гордость.
Он словно вновь увидел перекошенные ненавистью лица своих врагов, слышал их проклятия и брань, и среди них он узнал юный, ясный голос, который кричал ему: «Отец, отец, что я могу для тебя сделать?… Отец, ты мной доволен…? Отец…»
И Турсена охватило странное волнение: «Урос… мой сын… мой мальчик…»
Но он тут же запретил себе об этом думать. Язвительная усмешка появилась на его губах. Из маленького мальчика вырос жесткий, гордый, замкнутый человек.