И он усмехнулся вновь, охваченный злорадством и мрачным удовлетворением.
Но наслаждаться этим победным чувством он смог недолго. Ужас объял его, и, несмотря на жару дня, его зазнобило.
Чего он испугался? Кого? Турсен замотал головой. Не думать, не спрашивать себя…
В Калакчаке у него это получилось.
Его мысли все настойчивей и горше кричали ему о том, что он трусливо пытался сохранить от себя самого в тайне. Он увидел образ человека, увидел так четко, словно в зеркале. И от этого образа ему захотелось бежать. Умчаться прочь.
И он ударил плеткой по крупу коня. Но тот был без сил. Скачка и прыжки, к которым Турсен его принуждал, сломили его. Он не мог скакать быстрее, он слишком устал. Турсен прекрасно это чувствовал, и знал, что может произойти, если он будет заставлять коня скакать дальше. Он вспомнил сегодняшнее счастливое утро, их общую скачку, и обоюдную радость. Инстинкт старого чавандоза твердил ему, что он должен был сойти с коня, поблагодарить его, и обтерев степной травой подождать пока его дыхание успокоится, а потом медленно отвести его домой. Но сильнее всего сейчас был в Турсене страх.
Страх узнать самого себя. И он вновь начал хлестать бока коня, на которых уже были раны. Но тот смог сделать только пару жалких скачков. Турсен хотел было ударить его вновь, но тут опустил руку.
Напрасно он пытается убежать от самого себя, сейчас он понял это.
Конь пошел шагом и Турсен бросил поводья. К чему торопиться? Теперь ему нужно время, чтобы привыкнуть к этому новому лицу самого себя, которое он так долго скрывал.
Лицу предателя. Потому что он предал всех, а больше всего своего собственного ребенка.
В ту же минуту, когда он услышал о шахском бузкаши, он испугался. — Урос сможет там победить.
В трех провинциях, в знаменитых состязаниях с дорогими призами, Урос мог побеждать спокойно. Там, еще задолго до него, Турсен праздновал свои собственные великие триумфы. Но только не в Кабуле! И если уж он должен был склониться перед силой судьбы и старостью, и не мог играть в Кабуле сам, то пусть там победит кто-нибудь другой, но не его собственный сын.
Ладно, человек должен смириться с тем, что в конце жизни его сбрасывают с трона, ограбив и избив — такова воля Аллаха. Но что это сделает его собственный сын, его маленький мальчик, чьи первые шаги он наблюдал, и который сейчас высокомерно и неблагодарно столкнет его вниз окончательно — нет, это уже чересчур! Всевышний не допустит этого, нет!
«И поэтому я и желал, — продолжал размышлять Турсен. — Да, в глубине души я этого тайно желал, чтобы Урос проиграл. А разве не говорят, что Аллах лучше всего слышит просьбы стариков на пороге смерти? И Аллах услышал меня. Урос лишился удачи».