А сзади Лешка-атаман докладывает командиру:
— Сначала прошли два восьмитонных дизеля со взводом эсэсовцев в каждом. Мины не сработали. в — Разве то были эсэсовцы? — спрашиваю я.
— Пентюх! — отвечает Кухарченко. — Видел у них у всех орла на левом рукаве? Значит, СС. У вермахта — орел на правом рукаве!.. Потом мы подбили две новые французские трехтонки с занюханным лейтенантом интендантской службы...
Я умолкаю, пристыженный — вот это наблюдательность! Кухарченко — молодец, опытным глазом разведчика он увидел куда больше меня, желторотого новичка. Но и от моей самозарядки, черт возьми, пьяняще пахнет бездымным порохом, разогретым оружейным маслом. Нет, я не могу молчать, опять распирает меня буйная хмельная радость.
— Что это ты расхрабрился? Штаны-то сухие? — слышу я добродушно насмешливый голос Самсонова, и вдруг: — Постой-ка, гроза оккупантов! А пилотка твоя где? Э-эх, потерял голову-то?
Я вскидываю руку к голове — пилотки нет.
Он берет у меня мою десятизарядку.
— И полуавтомат не перезарядил?! Плохо. В тылу врага ни на минуту нельзя оставаться без заряженного оружия.
До лагеря плетусь позади всех, прячу сконфуженное лицо. Нога снова болит.
1
Кухарченко возвратился из Кульшичей, как обычно, на рассвете. Устало скинув с плеч мешок и распустив на пропотевшей гимнастерке комсоставский ремень, он нагнулся к Самсонову и легким щелчком по лбу разбудил его.
— Плохие новости, Иваныч! Немцы навечно нокаутировали нашего бородача. Вчера приезжали...
Я высунул ухо из-под венгерки и прислушался.
— Пронюхали-таки гады. Труп кинули на огороде, жители боятся хоронить.
Самсонов молча отшвырнул плащ и, судорожно зевнув, зябко поеживаясь, выбрался из-под палатки. Кухарченко потянулся так, что хрустнули кости, и, шумно зевнув, сказал:
— Еще двоих привел из Рябиновки и одного из Кульшичей: один абкруженец, двое местных — члены партии, мне их бородач-покойник указал. Тебя ждут у постового, иди поговори с ними.
— Расстреляли! — пробормотал Самсонов, потирая руки. — Этого следовало ожидать. С немцами шутки плохи!
Через час-полтора Самсонов вернулся с тремя новыми партизанами. Один за другим десантники выползли из-под плащ-палаток и, с любопытством поглядывая на новоприбывших, принялись за чистку оружия. Новичков было трое. Гущин и Богданов долго жали руку одному из них — смущенному ушастому парню, в котором по зимней деревенской шапке, линялой гимнастерке со следами треугольников в петлицах и заправленным в стоптанные армейские сапоги темно-синим шароварам можно было без труда узнать приймака-окруженца.