«Блин, накаркал. Ветер-то нешуточный налетел, вон деревья как пригибает. А вот и тучки в просветах замелькали. Может, ну его, выброшу ящики прямо так, и деру…»
Однако, сделав на лице кислое выражение, эту мысль отбросил быстро и бесповоротно. Хотя он и не любил своего бывшего министерства, а от сослуживцев, с которыми не был дружен, попросту абстрагировался, он был именно ментом, а потому все его существо было против того, чтобы практически на виду оставить оружие, которое мог найти любой и использовать как угодно. Для себя он даже решил, что по весне сам же и найдет это оружие и сдаст органам. Того, что его будут сильно трясти, он не боялся, так как знал, что ему ни черта не сделают: чистой воды добровольная выдача, и все тут. Нашел. Как-как, каком кверху. По весне уже никаких следов, которые позволили бы связать его и Артура с этим оружием, не останется.
Наконец лес расступился, открывая взору небольшую, диаметром около пятидесяти метров, поляну. Ветер усилился, и небо быстро затягивали облака, несущиеся, словно подгоняемый волками табун лошадей. Андрей понимал, что у него еще есть с полчаса, а этого времени ему должно было хватить, но только ощущение неминуемой беды все усиливалось.
Вывернув руль, он направил авто к противоположному краю поляны, где в свете фар темным провалом угадывалась яма от бывшего подвала. Он решил доехать до середины поляны и там, остановившись, проверить на надежность дальнейший путь, чтобы как можно ближе подобраться к краю ямы: ящики, что ни говори, были тяжеловаты.
Он уже намеревался остановиться, когда днище машины заскребло по какому-то земляному холму, не иначе кротовой куче, и тут все вокруг озарила голубая вспышка. Андрей успел повернуть голову в сторону бокового окна, стекло которого было опущено, и словно в замедленной съемке увидеть, как к нему приближается ветвистая ломаная голубоватая молния и что главный ствол этой самой молнии направлен ему точно в лоб. Он видел, как одновременно с главным стволом отростки молнии ударили в многострадальную «шестерку». Он даже успел мысленно возопить что-то нецензурное в отношении кавказской погоды, родственников гроз и близких молнии. А потом не осталось ничего. Ни боли, ни света. Ни-че-го.
В голове стоял сплошной гул, словно кто-то от души саданул по медному колоколу и тот отозвался малиновым звоном на одной тональности, никак не желая утихать и продолжая гудеть, до зубной боли проникая в голову и порождая вибрацию, которая вот-вот разорвет череп.
Не открывая глаз, Андрей припомнил, что так хреново ему было только однажды. Он тогда был командиром роты – весьма молодым, надо заметить. Тогда к нему в роту перевели старого и прожженного прапорщика Бдикова Сигиндыка Усингалиевича на должность командира взвода. Каким старый вояка был командиром, Андрей еще не понял, но сразу осознал, что пить этот казах мог часто и помногу.