Он подбежал к узкому окошку, выпиленному в бревнах, из которых срубили блокгауз, и стал вглядываться в ночь. Ствол пистолета показался у наружного края бойницы, хлопнул выстрел, и поручик, вскрикнув, свалился навзничь.
Орлов немедленно выстрелил в отверстие, за которым притаился чеченец, отскочил от двери, и вовремя. Сразу полдесятка пуль ударились в двухдюймовые доски, и две проскочили навылет.
— Егоршин! — закричал унтер. — Возьми троих — и наверх. Бей тех, кто у стен.
Сам же кинулся к несчастному поручику, схватил за плечи, потащил по полу к глухой стене. Опустил, рванул с силой мундир и застыл, глядя на огромную безобразную рану, зиявшую у самой шеи.
— Что же вы, ваше благородие, Яков Андреевич, так неаккуратно?!
— Орлов! — позвал его умирающий тихо, с каждым словом его кровь выталкивалась наружу, лилась к поясу, на пол. — Голубчик! Держись! Наши придут, выручат. Может быть, из станицы казаки подскочат. До утра, до полудня… Прощай! Матери…
Он умолк. Орлов отпустил его голову, бережно, так, чтобы не стукнуть об набитую землю пола.
Сверху грохнули два выстрела, потом еще два. Кто-то заорал радостно.
— Бегут, Орлов! — кричал сверху Егоршин. — Расползаются, ровно как тараканы! Один остался.
— И ты оставайся, — ответил ему Орлов. — Смотри, чтобы не подобрались другой раз. Факелы могут начать на крышу кидать — тоже посматривай.
Сам же знаками приказал всем вооруженным стать к окнам, а выскочивших без ружей погнал заваливать мешками дверь, как самое слабое место в их обороне. Накрыл попавшейся под руку тряпкой лицо поручика Дмитриева и подскочил к ближайшей бойнице.
Недосягаемый Стан горел. Офицерский дом трещал в огне, пылали обе казармы, другой блокгауз. Только у навеса, где хранились бочонки с порохом, метались тени, очевидно преграждая путь пламени.
— Эх! Туда бы огонечку плеснуть! То-то бы они разлетелись.
Снаружи кричали:
— Эй, русский, что спрятался?! Выходи! К Наташе гуляй, хорошо будет!
Орлов сплюнул и тут же растер плевок подошвой:
— Сейчас! Прямо так побегу! Да и зачем мне Наташа, когда у меня своя Таня имеется.
Насмешливый голос сильного, уверенного в себе человека залетал в бойницы, толкался в уши и сердца ошеломленных солдат.
— Русский! Сдавайся! Будешь немножко пленный, только живой!
Кто-то, не удержавшись, выстрелил наугад, на звук. Орлов кинулся к солдату, влепил ему леща по шее, так что голова ослушника, мотнувшись, ударилась в стену.
— Не стрелять! Бить только прицельно! Когда кинутся, тогда и встретим. Ничего, ничего, отобьемся! Пушкарей у них нет, стало быть, ружья одни и кинжалы. А сруб добрый, выдержит. Вода здесь есть, я уже посмотрел. Сухари должны быть. Заряды в ящиках. Ночь бы нам выстоять да день продержаться. К вечеру, глядишь, и выручка подоспеет…