— Султан-Ахмет никому не будет служить. Он хочет, чтобы все служили ему. Он писал мне, что собирается освободить Дагестан, потом выгнать русских с обоих берегов Терека и утопить в реке Дон. Тогда он будет править Кавказом.
Ермолов задумался и несколько раз ударил костяшками правого кулака в ладонь левой руки. Шамхал следил за ним с затаенной тревогой.
— Очевидно, он считает, что Россия кончается сразу за Доном. Он ошибается. Я скажу тебе по секрету, как своему верному другу, — за той рекой Россия только-только и начинается. Это страна, в которую можно поместить и Аварию, и шамхальство, и Кубинское ханство, и Шекинское, Грузию, Турцию и Иран. И никто не заметит, что они забрали немного места.
— Ах, Ртищев, Ртищев![39] — Ермолов обернулся к Вельяминову. — Как же он разбрасывался эполетами, деньгами да орденами. Султан-Ахмет-хан — генерал-майор русской службы. Измаил-хан — полковник. А казикумыкский Сурхай! Сколько раз этот разбойник нападал, бывал бит, просил прощения и прощался. На всех на них одной веревки не жалко…
Он вновь повернулся к шамхалу:
— Тебе и твоим подданным больше нечего опасаться. Я двинусь в Мехтулу, навестить Хасана в его ауле. Законные земли вернутся в границы шамхальства. Может быть, мы сумеем вознаградить и тебя за верную службу.
Глаза властителя опять заблестели, но он постарался сдержаться и попробовал предостеречь Ермолова:
— За Мехтулинским ханством начинаются акушинцы. Они не подчиняются никому. Только своим беладам. Сто лет назад Надир-шах послал к ним своего сына. Акушинцы встретили его под аулом Чох. А после сложили две большие башни из голов и кистей сарбазов.
Ермолов громогласно расхохотался:
— Всего-то?! Один раз отшлепали персов и чванятся до сих пор? Да Котляревский бил иранцев любыми силами, в любом месте. Что нам все эти иранские львы и турецкие барсы. Пусть знают, разбойники, что на них теперь иду я — генерал-лейтенант Ермолов! А русские неприятеля не считают!.. Алексей Александрович, составь письма к Султан-Ахмету и этому вольному обществу. Хану объяви, что я исключаю его из службы, и более жалованья он от меня не получит. Поймет мошенник, что я не Ртищев! Главное же — пусть высылают нам аманатов. И аварцы, и акушинцы. Сроку им дай — три дня, и не более. На четвертый я отправлюсь к ним сам…
III
Пока разбивали лагерь, Новицкий решился проехать в стрелковые цепи. Он чувствовал, что устал, но не столько телом, сколько душой. Утомительно тащиться в хвосте колонны, рядом с повозками. То увязнет колесо, то выскочит чека на ухабе, то выбьется из упряжи лошадь, то свалится вьюк. И каждый раз останавливался весь обоз, чтобы не оставлять одинокую арбу или навьюченное животное на поживу горцам. А следом стояли и батальоны, замыкавшие сборный отряд. Стояли, мокли, ждали, пока подсуетятся обозные, пока снова закричат погонщики, заскрипит дерево, вращаясь вокруг оси, строганной из такого же материала, застучат ободья тяжелых колес, зачавкают копыта, разбрасывая ошметки липкой, холодной грязи.