— Я просто ничего не понимаю. Абсолютно ничего.
— Эту историю с тетрадями или?..
— Священники. Монашки. Религия, — пробормотал Томас, наконец давая выход отчаянию. — Идемте, а то опоздаем на поезд.
Отец Пьетро стоял на коленях перед первым рядом скамей часовни, заканчивая молитву, обращенную к Богородице, которую он читал в полном одиночестве. Его губы шептали знакомые слова, а рассудок без особого успеха пытался сосредоточиться на их значении. Завершив молитву, он сразу же сел.
«Прости меня, Господи, — подумал отец Пьетро. — Все мои мысли совсем о другом. Снова».
Так продолжалось уже какое-то время, и это чувствовал не только он один. Отец Джованни отказался от тех зачатков близости, которые сложились между двумя священниками в первое время после его прибытия, стал отчужденным. Отец Пьетро не мог его в этом винить. Он понимал, что все окружающие считают его замкнутым, одержимым, эмоционально эксцентричным и вообще просто странным, что только усугубилось после отъезда Эдуардо. Известие о смерти священника-американца поразило отца Пьетро подобно сердечному удару, парализовало его, ввергло в черное настроение, которое продолжалось несколько дней и до сих пор неотступно его преследовало.
Еще были слухи, неизменно каким-то образом связанные с Фонтанеллой. Разумеется, отец Пьетро им не верил, списывая сообщения о странном ночном скитальце на сочетание своего собственного нелюдимого поведения и сверхактивное воображение послушников, ошибочно принимавших обитель за лагерь летнего отдыха. Но слухи начались тогда, когда Эдуардо приехал из Штатов, и закончились с его отъездом. Теперь здесь появился брат отца Эдуардо, вынюхивающий, высматривающий, и слухи поползли снова.
Отец Пьетро ничего никому не говорил, но не далее как вчера молодой монах-бенедиктинец из Рима рассказал о том, как проснулся ночью, убежденный в том, что в его комнате есть кто-то — или что-то. Отец Пьетро, скорее всего, не придал бы этому особого значения, если бы бенедиктинец не упомянул про тот же самый странный звук, о котором говорил молодой монах-доминиканец в последний день пребывания Эдуардо: протяжное, хриплое дыхание, переходящее в утробное рычание, похожее на то, которое издает крупная кошка.
Однако это была не кошка. Если только монах не выдумал все от начала до конца, неизвестное существо, побывавшее у него в комнате, не было похоже на всех тех, кого можно увидеть в обители при свете дня. Бенедиктинец и доминиканец в жизни своей не наблюдали ничего подобного. Зрелище оказалось настолько необычным, что монахи не могли объяснить его словами…