Он примыкал к обветшалой кирпичной церкви, которая показалась Томасу гораздо меньше, чем он помнил, и отчаянно нуждающейся в ремонте. На кровле тут и там пестрели заплаты, отсыревшая кладка стен крошилась, синяя краска карниза облупилась и покрылась пятнами. Позолоченные буквы, образующие надпись «Приходская церковь Святого Антония», потрескались. Томас готов был поспорить, что по воскресеньям храм заполняется в лучшем случае на четверть, а по будним дням и того меньше. В такую же церковь сам он ходил в детстве. Здание, пережиток давно минувшей эпохи, словно угасало. Не настолько старое, чтобы привлекать своей древностью, недостаточно величественное, чтобы внушать благоговейное почтение, возведенное в ожидании изобилия, теперь уже туманного, день ото дня теряющее свое значение…
Дайте ему отдохнуть.
Стряхнув это настроение, Томас поставил на крыльцо пустой чемодан, который захватил, чтобы забрать вещи Эда, и нажал кнопку звонка. Где-то далеко послышалось слабое, монотонное дребезжание. Затем наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием холодного ветра. Томас уныло запахнул полы куртки. Он бросил взгляд на видавшую виды белую «хонду», стоявшую на дорожке. По угловатым обводам сразу же чувствовался почтенный возраст машины. Ее кузов был изъеден чикагскими морозами и, что гораздо хуже, солью, которой посыпают дороги.
Входная дверь открылась, и на пороге показался мужчина, сжимающий в руке недоеденный сэндвич. Ему было около пятидесяти: худой, лысеющий, жующий. Махнув сэндвичем, он отступил в сторону, приглашая Томаса в дом. Когда за ними захлопнулась дверь, пронизывающий ветер оказался побежден, однако в прихожей было ненамного теплее, чем на улице. Еще там было темно, пахло сыростью и плесенью.
— Чашку чаю? — предложил мужчина с набитым ртом, быстро идя по коридору.
— Э… конечно, — пробормотал Томас.
Попав в кильватерную струю, оставляемую худым мужчиной, он поспешил следом за ним, улавливая в воздухе терпкий аромат арахисового масла.
— Холодновато сегодня, а? — сказал тот, когда они вошли в убогую голую кухню.
— Дальше будет еще хуже, и только потом станет хорошо, — заметил Томас.
— Я вам дам что-нибудь на первое время и посмотрю, можно ли будет подыскать кров, — продолжал мужчина, роясь в беспорядочной кипе бумаг.
Похоже, помещение служило одновременно и кухней, и кабинетом, причем не справлялось с обеими функциями.
— Однако в это время года найти крышу над головой очень непросто, — добавил он, не поднимая взгляда.
— Прошу прощения, — сказал Томас. — Меня зовут Томас Найт.