Станислаус никогда еще не видел Лилиан в таком коричневом, таком националистском наряде. Она не замечала белого ангела в пекарском одеянии и улыбалась господам, которые с обеих сторон сопровождали шествие и были, так сказать, его украшением. Среди этих господ находился щеголеватый брюнет с лицом круглым и невыразительным, как луна. Из нагрудного кармана у него торчал элегантный платочек. На рубашке выделялся светло-голубой галстук.
— Лилиан, ау, фрейлейн Лилиан! — кричал он.
Станислаус замедлил боевой шаг, гоня от себя ревность в соответствии с указаниями «Основ успеха в жизни». «Если ревность начнет отравлять твою кровь, гони ее от себя! Все, что ты не допустишь в мысли свои, не будет в тебе!» Легко сказать, конечно; к сожалению, брюнет, который так весело приветствовал Лилиан, уже занял место в его мыслях. Станислаус получил пинок в спину:
— Не разевай рот! Двигайся! Левой, раз, два, раз, два!.. Со всех сторон ангелы в пекарских колпаках ругали Станислауса. Они пришли сюда маршировать.
Станислаус подумал о Густаве.
«Они заменили обычный шаг маршевым», — говорил он. — Это умно. Идущий впереди тебя определяет шаг; идущий позади следит, держишь ли ты этот шаг. Если нет — он ногой ударяет тебя в крестец! Только так и совершаются великие дела!»
Праздничное шествие катилось к рыночной площади. На башне ратуши развевался флаг Великогерманской империи. Красный флаг, но на красном полотнище крестообразный паук прогрыз белую дырку.
В небе, где-то за ратушей, рокотало:
— Белый аист, белый аист!
Самолет парил над рыночной площадью. Фуражки летели в воздух.
— Хайль! Хайль! Хайль!
Штурмфюрер Хартвиг фон Хартенштейн закинул голову и поднес к глазам бинокль. Его сын кружил в городском небе. Вдруг над башней ратуши летчик бросил самолет в пике. Девушки из Союза немецких девушек в испуге раскрыли свои героические рты, как самые обыкновенные женщины. Сколько отваги! Но вот капитан воздушной службы Бодо фон Хартенштейн повел свою машину вверх, точно крылатого жеребца. Густой дым шел у жеребца из-под хвоста.
— Смотрите! Смотрите! Какая смелость!
В небе стояла прямая черта дыма, и самолет летел вниз, как издохший в воздухе навозный жук. Из грудей национал-социалистских женщин вырвались крики. Папаша Хартвиг фон Хартенштейн, как бы успокаивая, поднял руку, точно Иисус, укрощающий бурю, и — гляди! — машина капитана Бодо фон Хартенштейна выпрямилась. Теперь она тянула за собой поперечный хвост дыма. И вот уже все видят в небе большое копченое «Г». Всезнайки уже предсказывали, что через четверть часа в небе будет стоять написанное дымом «Гитлер».