5
Станислауса заставляют молиться окурку, он знакомится с отцом сверхчеловеков и отрекается от женщин.
Слушая рассказ Вайсблата об истории его любви, Станислаус забыл то горе, которое ему причинила Лилиан. Потом Вайсблат достал из своего шкафчика книгу.
— Вот почитай о том, каковы женщины. Так или иначе, а все сбиваются с пути.
Станислаус даже поклонился ему, исполненный благодарности, и уже собирался рассказать новому другу, настоящему поэту, историю своей любви, когда вошел Роллинг. На обратном пути с вокзала он обогнул центр города, избегая освещенных улиц.
— Не хотелось встречать еще одного унтер-офицера; этого я не смог бы уже переварить, — сказал он и швырнул пилотку на кровать.
Один за другим в комнату № 18 возвращались новобранцы, как вороны, слетающиеся на ночлег. Долговязый Иогансон вытряхнул на стол по меньшей мере двадцать булок и принялся уплетать одну за другой.
— Раньше я никогда не ел их без масла, никогда бы так не стал есть, а вот теперь ем как придется. Вот оно как.
Потом пришел Крафтчек. От него пахло ладаном. Роллинг заткнул нос.
— Вонь хуже, чем в борделе.
— Ну конечно же, тебе, евангелисту, приятнее нюхать смрад дьявола, чем благовоние мадонны, — сказал Крафтчек. Он ходил к вечерней мессе побеседовать со своим богом. Он сел, достал открытку и стал писать жене, которая вместо него хозяйничала в лавке. На открытке была изображена улыбающаяся богородица. Святая дева расставила руки так, как делают женщины, когда перематывают шерсть.
Последним пришел Маршнер. Он жевал окурок сигары и шатался. Комната наполнилась гоготаньем. Вайсблат отвернулся к стене:
— Прискакал, сатана!
Маршнер снял портупею и швырнул ее на койку.
— Ио-хо-хо, вот был денек! Эх вы, жалкие казарменные черви.
— Чем он такой особенный, этот день? — проворчал Роллинг.
Маршнер подмигнул ему и утер ладонью жирное лицо.
— Если я говорю: вот был денек — значит, был денек, и ты тотчас же заткнешься, когда узнаешь, что мы с нашим вахмистром… с нашим господином вахмистром вместе выпивали, прошу иметь в виду.
Роллинг щелкнул каблуками и иронически поклонился. Маршнер сел на табуретку, далеко протянув ноги.