21
Станислаус помогает Августу Богдану связать ведьму, разочаровывает своего старшего друга Роллинга и делает из него болотного утопленника.
Вожатые занимались чисткой лошадей. Роллинг и Станислаус отвели своих животных чуть подальше. Они выбивали о камень серую лошадиную пыль из скребниц.
— Подумай, его потащили в медчасть и там будут обследовать. Ты должен взять его с собой.
— По мне, пожалуйста, — проворчал Роллинг, — можешь ему сказать, но ручаюсь, с ним мы не переправимся. Он по дороге еще обмарается.
Станислаус сдул с камня лошадиную пыль и громко застучал пустыми скребницами.
— А ты уверен, что после того, как там нас допросят, они не поставят нас к стенке?
— В нашей фронтовой газете напишут именно так. — Роллинг сплюнул и принялся скрести свою маленькую бурую лошадку. — Только бы очутиться там. Только бы мы… — Он засмеялся, словно в предвкушении счастья.
После обеда Станислаус зашел в санитарный барак. Было тихо. В соснах над крышей барака чуть слышно стрекотали синицы. Пахло по-осеннему. Унтер-офицер медицинской службы клевал носом, сидя на полуденном солнце у входа в барак.
— Войди к нему, к этому фантазеру, и скажи ему — мы ему приготовим крылья на виселицу!
Станислаус испугался. Вайсблат, как обычно, лежал, повернувшись лицом к стене. У другой стены санитарного барака разметался в жару какой-то кавалерист и громко бредил. Станислаус растолкал Вайсблата и сунул ему в руку записку. При этом Станислаус наблюдал за кавалеристом у противоположной стены, которого, может быть, положили сюда для слежки. Кавалерист лежал с закрытыми глазами, но веки у него подергивались. Станислаус подошел к койке лихорадящего.
— Хочешь пить, камрад?
Да, кавалерист хотел бы хлебнуть воды, но без лягушек. Вайсблат повернулся на другой бок и погрозил кулаком бредившему кавалеристу.
— Я ни в коем случае не сбегу в Россию. Я хочу в Германию! — у Вайсблата во рту действительно клокотало что-то вроде пены.
Станислаус выхватил записку, которой размахивал Вайсблат. Короче говоря, Вайсблат вырвет себе в Германии перо из крыльев и напишет этим пером книгу о бомбе в Париже.
Станислаус ушел. Его сердце по-прежнему было полно уважения к поэту, который, несмотря на угрозу смерти, так упорно добивался своей цели.
Роллинг готовился, он много раз выходил за пределы лагеря со своим мешочком для рыбы и выносил понемногу продукты. Станислаус беседовал на кухне с Вилли Хартшлагом и фуражиром о добрых старых временах в Париже. Тем временем Роллинг воровал хлеб и мясные консервы. Два дня таинственных приготовлений. Два дня разговоров под стук пустых скребниц. На Воннига нельзя было положиться. Это уже подтвердилось. На сей раз Роллинг хотел выскользнуть из лагеря, пройдя через участок, где на часах стоял Богдан.