И все-таки однажды Вайсблату снова понадобился нигилист Бюднер. Поэту приглянулась племянница священника. Вайсблат и Зосо подружились. Вайсблату, человеку светскому, не мешало, что Зосо была дочерью того, кого называли коммунистом. Зосо была девушкой своеобразной, сладким сырым материалом, который можно было формировать в соответствии с представлениями Вайсблата. В присутствии дяди они так мило болтали по-французски.
Они вместе раздували огонь на кухне, чтобы сварить кофе из земляных орехов. Их руки соприкасались, когда они подбрасывали в огонь лишайник. А когда раздували огонь, их губы разделяло расстояние не более чем в два сантиметра.
Однажды вечером в кухню зашел пастух. Он хотел поговорить с дядей-священником. Священник вскочил с поспешностью, не подобавшей его сану, и кинулся в кухню. Он долго пробыл с пастухом, слишком долго пробыл с необразованным человеком. Казалось, что пастух на новогреческом языке, который Вайсблат плохо понимал, убеждал священника в чем-то необходимом. Вайсблат остался с Зосо и попросил ее пойти с ним гулять.
— Ого! — сказала Зосо, и это звучало так же, как робкое удивление некой Элен из Парижа. Эту девушку Вайсблат, видимо, не очень-то вспоминал, так как продолжал невозмутимо говорить: «Гулять, берег, заход солнца. Величие! Афина-Паллада».
— Афина-Паллада, — повторила Зосо и улыбнулась. Она пошла бы погулять, но это не принято одной, с мужчиной… Коротко и ясно: она хотела бы привести подругу, он должен привести приятеля.
Станислаус проводил послеобеденное время в горах у одного пастуха. Они безмолвно сидели вдвоем: Станислаус на камне и пастух на камне. Время от времени пастух посматривал на Станислауса, а Станислаус — на пастуха; затем они смотрели снова на стадо, на морды ягнят, щипавших лишайник, или на рога барана, стоявшего на страже. У Станислауса возникло одно слово. Слово это было «Авраам». Овцы ли носили его в своей шерсти? Или это слово засело во взъерошенной бороде старого пастуха?
Авраам, овцы, пастух. Слово вело к слову. Радостный испуг Станислауса: разве не все еще погибло? Разве война не убила того, что было в нем когда-то? Он вздрогнул. Пастух наблюдал за ним.
Они оставили стадо и объяснялись знаками. Немного нужно, чтобы понять друг друга, если налицо старые надежные вещи: горы, небо, родник, огонь, животные и плоды; если путаное многообразие мира не терзает человека.
— Наступает вечер, — показал пастух.
Станислаус показал на заходившее солнце.
— У меня есть хижина, — показал пастух.
— Хижина, — повторил Станислаус.
— Ночи прохладны. — Огонь — есть — пить — смотреть на небо.