— Милость божия — это еще только сырье, — сказал он.
Вайсблат склонил голову. Он чувствовал себя как дома, как в салоне своей матери, и перекинул тощую ногу через ручку кресла.
— Сырье? — спросил он деловито, считая себя знатоком всех философских систем на этой земле.
Голос священника звучал сурово, как колокол маленькой горной церкви.
— Бог есть жизнь. Он ниспослал нам ее как милость, как сырье. Пользуйтесь им, сотворите что-нибудь из него.
Вайсблат давно не думал о боге, этом устаревшем ныне товаре. Бог не фигурировал в новых философских системах; но почему бы Вайсблату не вернуться немного в мир понятий своих детских и юношеских лет?
Завязалась беседа.
— Интересно, — бормотал он, производя впечатление напряженно размышляющего человека.
Девушка Зосо, покачивая ногой, рассматривала его горный башмак. Неуклюжий башмак с толстыми гвоздями, ну точно лошадиное копыто.
«Сделайте что-нибудь достойное из вашей жизни!» Когда-то давно так думал и Станислаус. Позднее его смутило многообразие жизни. Жизнь дурачила его и делала с ним что хотела — сделала из него подмастерье, потом солдата, вечно подчиненного.
— Значит, человек отвечает за все? — спросил Вайсблат.
Священник кивнул и руками изобразил округлость земли.
— За бурный прилив? — спросил Вайсблат.
— Стройте лучшие плотины, надежные суда, — сказал священник.
— За землетрясение? — спросил Вайсблат.
— Проводите точнее исследования, — сказал священник.
— За эпидемии? — спросил Вайсблат.
— Больше человеколюбия — лучшая медицина, — сказал священник.
Они походили на двух игроков в карты: один выкладывал карту, другой покрывал ее. Девушки у окна слушали, глядя с любопытством в темную комнатку. Вайсблат улыбнулся и, казалось, пустил в ход свой последний козырь:
— А война?
Станислаус вздрогнул. Вот вопрос, который мучил его!
— Приведите общество в порядок, — сказал священник. Он сказал это спокойно, с мудрой сдержанностью, как и все предыдущее.
— Социалисты? Маркс? Коммунисты? Материализм? — спросил, торжествуя, Вайсблат.
— Все вместе, — сказал священник.
В дверь постучали. Девушка Зосо насторожилась.
Вайсблат смеялся смехом чахоточного:
— Эге, коммунисты — Россия. Бог на свалке. Безработные священники.
Священник угрюмо молчал.
Слова постучали в кухонную дверь. Девушка, похожая на турчанку, заслонила лицо руками, маленькими руками кофейного цвета.
Девушка Зосо встала, однако открывать не торопилась.
— Если бы бог был на свалке, он не был бы жизнью. Жизнь есть бог. Бог есть жизнь. — Священник поднялся. Он не ждал больше ответов Вайсблата.
Половицы заскрипели. Только теперь увидел Станислаус, как высок и худ был священник. Он не шел. Он прорезал пространство. Словно коса в разросшихся плевелах. Дверь для него слишком низка. Он согнулся. В кухне он выпрямился снова, и то, что он сказал по-гречески, могло означать: «Я иду!»