Розанов, не увидев среди «черных дев» ни одного лица «грубого, жесткого, легкомысленного или пустого», удивился «великому преобразованию, какое производит в человеке обстановка, дух, устав»; почти в тех же выражениях отозвался недавно посетивший женскую обитель высокопоставленный чиновник: «никогда не видел столько умных, светлых, ненакрашенных лиц».
Сестры же, старательно отметая какие-либо собственные заслуги, объяснили: так влияет монастырская благодать, в доказательство же предъявили две фотографии одной и той же лошадки, в день поступления и через полгода: костлявое, заросшее клочковатой шерстью приземистое животное с затравленным взглядом превратилось в стройную, длинноногую, полную гордого достоинства красавицу.
Розанов, «очарованный, восхищенный» увиденным в обители, предполагал «сильное, колоссальное, разбивающее всякое сопротивление» влияние монашества на народ» [742]. Возможно, когда-нибудь сбудется и это, если Господь еще продлит дни мятежному человечеству. Мир существует только благодаря молитве монахов [743], говорили древние; не исключено, что и ныне его судьба решается в мыслях тихого мальчика в круглых очках и шустрой девочки с бантом, которых в свое время призовет Господь служить Ему в монашестве.
Когда-то в Интернете была опубликована беседа со старцем Афонским Петронием:
– По-настоящему монахом я стал после семидесяти лет…
– А в каком возрасте вас постригли?
– Ну, тогда я только по имени был монах…
– А все-таки в каком возрасте вы пришли к этому?
– В четырнадцать лет я ушел в монастырь, в 1930 году… уже семьдесят лет как постригся…
Так что скоро только сказка сказывается; требуется немалое время, чтобы стать монахом, то есть, избрав этот божественный и блаженный путь, достичь предела его – в человеколюбии, сострадании, душевном благородстве, стойкости и обрести благодать любви, сочетающей людей с Богом и друг с другом [744].
В северном монастыре, то ли на Валааме, то ли на Соловках, в давние времена случилась история: приплыл по водам статуйсвятителя Николая; многие сочли обретение чудесным и знаменательным, лишь один старец качал головой, приговаривая: не наш… не наш…, имея в виду, как думали, инородность скульптурного изображения для русской традиции. Изваянный иерарх глядел сурово, а вскоре проявил строгость и на деле, заушив святотатца, посягнувшего на монастырскую кружку, установленную на площади перед собором; парализованный вор, внесенный в храм, тихо стонал, сострадательные братия слезно о нем молились, но святитель не исцелил калеку; бедняга восстал, приложившись к Кресту Господню. А некнижный старец, с самого начала не советовавший принимать чуждый