Поцелуй у него сегодня получился какой-то особенный. Мужская сила, нетерпение и всегда-то сказывались в нем. Но нынче… Он целовал ее так, что губы у нее вспухали прямо под его губами.
– Ох, раззадорила ты меня! – Оторвавшись от ее губ, он покрутил головой, тяжело дыша и глядя на Нору туманными глазами. – Две недели не ходил, думал, все уже. Так ведь нет! Главное, чем раззадорила-то? Покладистая, сама в руки идешь. Никакого ведь нет в тебе задору! А вот поди ж ты… Одна причина – люблюха, больше взять тебе меня было нечем. А крошечка от Манон Леско тебе бы не повредила!
Петр Васильевич подмигнул, улыбнулся. Туман улетел из его глаз.
– Какая… – начала было Нора.
Она хотела спросить, какая же крошечка этой самой Манон Леско ей требуется, но он не дал спросить.
– А и ладно! – махнул рукой Петр Васильевич. – Может, и хорошо, что такая у меня к тебе тяга. Как раз и отгуляемся, пока… – Он не договорил, снова поцеловал Нору и нетерпеливо сказал: – Давай-ка куртку расстелем. Земля холодная еще.
Что она все-таки замерзла, даже на его расстеленной куртке, Нора поняла, только когда он уже застегивал штаны, стоя над нею. Хоть весна в этом году выдалась ранняя, теплая, хоть речка и скинула лед уже в апреле, так ведь речка с гор течет, бурная, быстрая, а Нора не бурная, а самая обыкновенная, и на голой весенней земле застыла так, что ни спины не чуяла, ни ног.
Однако пока была под ним, то не замечала холода. Он был твердый, тяжелый, как камень-валун, но при том горячий, будто его в огне раскалили. Одно слово, казак.
«Надо посмотреть, что за Манон Леско такая», – думала Нора, застегивая блузку и со смущением замечая, как проступают у нее на груди красно-синие следы от его губ.
Хорошо, что застежка глухая, до горла, а то как бы она ходила такая?
– Ну, пошли природу вашу смотреть! – весело сказал Петр Васильевич. – Вон она у вас какая! Глаз отдыхает, и сердце радуется.
Нора поднялась с земли, и они пошли вдоль берега Каменки. Мелкая галька хрустела у них под ногами – на берегу целая россыпь была намыта рекою, – и в алом свете закатного солнца казалось, что идут они по сверкающим драгоценным камням.
Петр Васильевич присел, зачерпнул полную горсть мокрых камешков.
– Смотри-ка, – сказал он. – Ведь это опалы. Из таких в Индии перстни делают. А вот агаты. Видишь, рисунок какой? Марсианские камни.
– Почему марсианские? – не поняла Нора.
За свою жизнь она видела все эти камешки тысячи раз, когда ходила на речку полоскать белье. Красивые, конечно. Но все-таки самые обыкновенные.
– А вот посмотри. – Петр Васильевич провел пальцем по плоскому, отшлифованному водой камню. – Посмотри, рисунок какой. Горы, реки, кратеры… Марс! Или Венера. Не земной, во всяком случае, пейзаж. А на этом – земной. – Он указал на другой камень, лежащий у него на ладони. – Вот дерево ветки раскинуло, вот трава под ним стелется. Неужели никогда не замечала?