Она сидела на лавочке пять минут, десять, полчаса уже, а ватная слабость в ногах не проходила, и перед глазами пульсировали красно-черные пятна, точно такие же, как в первые минуты после дороги. Тогда она приписывала все это своей усталости, а чем объяснить это теперь, было ей непонятно.
И сплошной гул огромного города не сделался тише от того, что Нора ушла с вокзальной площади, и отчаяние от своей беспомощности, от своего одиночества не проходило.
«Что мне в голову взбрело? – со всей тоской этого отчаяния думала Нора. – Что мне эта Москва, да разве она поможет?»
Москва, огромная и чужая, не только не могла ей помочь в ее запутавшейся жизни – наоборот, словно тяжестью неподъемной придавила.
«А он-то, он-то что думал? – Нора мысленно передразнила Петра Васильевича; теперь, на далеком расстоянии, она не чувствовала перед ним никакого страха. – «Решай свои вопросы!» Да что ж я тут решу, как?!»
Но сидеть вот так вот посреди площади было бессмысленно. Надо было как-то отбыть эту поездку да возвращаться домой. А там будь что будет.
Нора поднялась с лавочки, взяла чемодан – почему-то тяжелым он стал за то время, что она здесь сидела, – и пошла к широкой улице Горького; еще в метро ей объяснили, как пройти от нее к консерватории.
У подземного перехода она оглянулась. Пушкин смотрел ей вслед сочувственно. Нора с удивлением поняла, что только сейчас заметила этот памятник, хотя провела рядом с ним полчаса.
В консерватории окончательно выяснилось, что приехала она в Москву напрасно.
– Александр Станиславович в отпуске, – сообщила секретарша в учительской.
Пока Нора плутала по консерваторским коридорам в поисках этой учительской – или как это здесь называется? – ей казалось, что все вокруг состоит из музыки. Звуки скрипок, пианино и множества других, совсем ей неведомых инструментов слышались из-за каждой двери.
К собственному ее удивлению, ей было легко в этом музыкальном рое. Даже слишком как-то легко – ноги двигались словно в невесомости.
Но известие о том, что с преподавателем Иваровским поговорить невозможно, все-таки ее ошеломило.
– В отпуске? – растерянно повторила она. – Значит, уехал?
– Ну да, – кивнула секретарша. – Он в Крым собирался. Может быть, что-нибудь ему передать?
Нора хотела уже было открыть чемоданчик, в котором лежало письмо – что же делать, раз человек уехал? – но все-таки решила, что надо поступить по-честному и поискать Иваровского еще по его домашнему адресу.
Она вышла на улицу и, оглянувшись на здание консерватории, необыкновенно красивое, пошла к площади Никитских ворот, от которой, как ей объяснил первый же прохожий, нужно было свернуть на Малую Бронную.