— Выкладывайте все до конца, Блекуэлл!
Он тяжело задышал. Его плечи поднимались и опадали, тело сотрясалось в конвульсиях. Это был единственный ответ на мое требование.
— Тогда я сам все расскажу, но очень коротко, потому что с вами скоро захочет потолковать полиция. Весной Долли возобновила денежные претензии, у нее была трудная зима. Вы решили положить конец и вымогательству, и вообще неопределенности. Ночью пятого мая вы проникли в ее дом. Мужа там не было, он был с другой женщиной. Долли впустила вас, считая, что вы принесли деньги. Вы задушили ее чулком.
Блекуэлл захрипел, словно чулок затянулся на его жилистой шее.
— Затем вы увидели ребенка, вашего побочного сына. Вы не захотели оставлять его наедине с покойницей. Возможно, потому, что беспокоились за его безопасность. По крайней мере, мне хотелось бы так думать. Так или иначе вы взяли его на руки и понесли к ближайшему дому, положили в стоявшую там машину. Ребенок уцепился за пуговицу вашего пальто, которая почти оторвалась во время схватки с Долли. Пуговица была у него в кулачке, когда его нашла соседка. Пуговица и привела меня к вам.
Когда муж Долли был привлечен к ответственности по подозрению в убийстве, его друг Ральф Симпсон решил разобраться во всем этом. Он мог знать о вашем романе с Долли и догадался, что это за пуговица. Он поехал на Тахо, нанялся к вам и отыскал спрятанное вами пальто. Возможно, он даже вам его показал. Ему хотелось раскрыть убийство в одиночку. Симпсон — неудачник, нуждавшийся в победе, а может, что-то в нем подгнило и ему просто понадобились деньги. Он не пробовал вас шантажировать?
Полковник Блекуэлл что-то невнятно пробормотал в подушку.
— Да, собственно, теперь это не имеет значения. Не случайно был использован ледоруб, свадебный подарок родителей Долли. Не случайно вы закопали труп на задворках бывшего дома Джейметов. Я не знаю, что именно творилось у вас в голове. Вы и сами, наверное, вряд ли понимали это. Психиатру было бы занятно узнать, что происходило в этом дворе, когда Долли была ребенком.
Блекуэлл вдруг заверещал тонким голосом. Казалось, в его черепной коробке мечется запертый призрак. Он кричал, что он покойник и что мне ни капельки его не жалко.
Потом он повернул голову набок. Глаз, который можно было разглядеть, был открыт, но смотрел без выражения, напоминая моллюска в полуоткрытой раковине.
— Вот, значит, как все было? — спросил он без тени иронии.
— Я не знаю детали. Можете меня поправить.
— Зачем мне исправлять ваши ошибки?
— Это будет занесено в протокол, вот зачем. В ванной кровь Гарриет?