Наверное, традиция отмечать дни рождения возникла только тогда, когда повсеместно появились календари – иначе как можно узнать, что ты родился именно в этот день?
Мысль глубокая и верная, усмехнулся я, глядя на застывшего в глубоком раздумье Коллайна. Через несколько дней ему исполнится тридцать пять – своеобразный экватор жизни и, вероятно, тот самый рубеж, после которого следует подводить первые итоги. Что-то подобное и происходило сейчас с бароном Анри Коллайном, кавалером ордена Доблести и Славы четвертого ранга.
– Анри, – посмел я отвлечь друга от грустных мыслей. В его возрасте почти все уже чего-то добились, обременены семьей, многочисленным потомством и даже готовятся стать дедушкой. А что есть у него? Да абсолютно ничего, кроме этого самого ордена, пары сотен любовных интрижек и некоторой суммы денег, которые он смог заработать благодаря мне.
Причем это уже не мои мысли, это то, что я услышал от него буквально пару минут назад.
– Анри, у меня к тебе есть небольшое предложение, – произнес я вкрадчивым голосом, отчего он заметно напрягся. Как же – ожидает услышать что-нибудь такое, что придется парировать, причем достойно, иначе проигрыш. – Может, все же не станешь пока стреляться из-за того, что не стал еще прославленным полководцем? «Пока» – это пока мы не отпразднуем твои именины. Кстати, у меня есть для тебя подарок, из которого не стыдно пустить себе пулю в лоб.
А подарок для Коллайна я нашел действительно знатный – пару пистолетов работы того же Гобелли в футляре из драгоценного дерева кинди. Оба пистолета были одноствольными – такого, как у меня, я больше ни разу не встречал. Нет, конечно, попадались двуствольные пистолеты, но настолько тяжелые и неудобные в обращении, что выгоды от двух выстрелов подряд напрочь терялись в массе отрицательных качеств. Мой, в отличие от большинства других пистолетов, был несколько меньшего калибра, но это обстоятельство нисколько не умаляло его достоинств.
Эти пистолеты достались мне после одной истории, которая заслуживает того, чтобы о ней рассказать. Ко мне, зная о моих близких отношениях с императрицей, достаточно часто обращались с просьбами о решении той или иной проблемы. Я всегда отказывался, даже не пытаясь вникнуть в суть, считая, что главное – не создавать прецедента, иначе в следующий раз отказать будет значительно сложнее.
Так вот, на одном из раутов в доме Вандереров, где я продолжал бывать от случая к случаю, ко мне обратился некий граф, который попал в опалу еще при жизни императора Конрада III, отца Янианны. Несколько раз он пытался мне объяснить, что немилость императора была вызвана не проступком как таковым, а искусными действиями его недоброжелателей.