По субботним дням улицы Кизимова оживляло нашествие военных. Из ближнего гарнизона в городок привозили солдат, получивших увольнение. Воинство растекалось по аллеям местного парка, окружало игровые автоматы, атаковало дискотеку, оккупировало площадку аттракционов.
Именно в субботу Топорок по заданию Клыка нашел в городе нужного человека. Он заметил его в момент, когда тот в толпе зрителей выходил из кинотеатра.
— Постой, сержант, — Топорок коснулся локтя военного. — Просьба есть. Помоги, если сможешь…
Сержант охотно остановился. Охотно потому, что все равно ему делать больше было нечего. Сходил в кино, посмотрел «Первую кровь», которую в гарнизоне, конечно, ни за что не покажут, и теперь брел бесцельно, наслаждаясь вольной волей, отдыхая от казарменного житья-бытья.
— Слушаю вас.
Топорок сконфуженно улыбнулся.
— Не знаю, как и начать… Да и вообще, тебе довериться можно?
— Это вам решать, — пожал плечами сержант. — А в чем, собственно, дело?
Топорок снова изобразил сомнение и колебания, потом махнул рукой:
— Э, была не была! Сам понимаешь, сержант, какое нынче время. Мой кореш купил автомат. Должны же мы, русские, в случае чего оборону держать, как считаешь? Сам-то русак?
Сержант утвердительно кивнул.
— Так вот мы с корешком в оружии ни бум-бум. Штатские до печёнок. Помог бы нам разобраться?
— Всего-то делов? — сержант засмеялся. — Какая система? «Калаш»?
— А что? — удивился Топорок. — Они бывают разные? Да, между прочим, как тебя звать? А то неудобно как-то…
— Елизаров, — ответил сержант и тут же с видом знатока пояснил: — Есть чертова уйма автоматов. «Стерлинг» — английский, МАТ — французский, «беретта» — итальянский, «шестьдесят шесть» — японский, «узи» — еврейский…
— Не-е, друг, — покачал головой Топорок. — Нам с нашим рылом одна дорога — калашный ряд.
Оба засмеялись.
— Ты не волнуйся, сержант, — сказал Топорок доверительно. — Я за совет заплачу. Стольник хватит?
Елизаров сглотнул слюну. Приз за пустяковый совет показался ему астрономическим.
На громыхающем разболтанном трамвае они добрались до конца маршрута и двинулись пешком по заросшей гусиной травкой окраинной улице. Дошли до аккуратного зеленого дома, прятавшегося в глубине яблоневого сада. Топорок открыл калитку, просунув руку в круглую, обтертую по краям до блеска дырку. Широким жестом показал дорогу:
— Прóшу! — Он сделал ударение на польский манер — на первом слоге.
Миновали ухоженный дворик, засаженный цветами, подошли к крыльцу.
— Тимофей Васильевич! — крикнул Топорок. — Мы явились.
На крыльцо вышел Клыков в тапочках на босу ногу, в потрепанных брюках и майке-сеточке.