Для системы психологических воззрений Wundt характерно, таким образом, то, что в ней были крепко завязаны, если можно так выразиться, проблемные «узлы», которые ни сам автор этой системы, ни многие из исследователей последующих поколений развязать, несмотря на настойчивые усилия, не смогли. И главным узлом являлся вопрос о том, как же следует рассматривать глубоко скрытую работу мозга, которая становится доступной сознанию только на каком-то конечном своем этапе (или даже полностью остается «за порогом» сознания), хотя очевидным образом участвует в формировании (выражаясь языком нашего времени) семантически и информационно обусловленных аспектов целенаправленных человеческих действий. Споры по поводу этого вопроса, в которых довольно неуверенно противопоставлялись друг другу концепции неврологическая (мы ее охарактеризовали выше как «негативную») и психологическая («позитивная»), шли на протяжении десятилетий. Дискуссия переходила из одной фазы развития представлений о «бессознательном» в другую, способствуя в какой-то степени преемственности этих фаз. В то же время она убедительно демонстрировала, что смена последних отражала скорее лишь непрерывное расширение представлений о формах проявления «бессознательного», чем действительное углубление знаний о природе этого в высшей степени своеобразного, а потому и особенно трудного для понимания вида мозговой деятельности.
Прослеживая логику эволюции идеи «бессознательного», мы имеем пока в виду, как это легко заметить, только процессы, происходившие за пределами нашей страны. На том, как развивались представления о неосознаваемых формах высшей нервной деятельности в дореволюционной России и в Советском Союзе, мы остановимся подробнее позже. Сейчас же, чтобы завершить описание намеченной последовательности этапов, нам остается указать на трактовки, которые приходят иногда на смену, а иногда и непосредственно сосуществуют с последней из упомянутых нами фаз, — на концепции, которые логически вытекают из представления о подчиненности идеалистически понимаемому «бессознательному» даже наиболее сложных форм целенаправленного поведения.
Эти трактовки показывают (и для историка науки это факт, полный глубокого интереса), как своеобразно замыкается круг развития мысли, когда неадекватное толкование регулирующей роли «бессознательного» возвращает исследователей вновь к тем же исходным представлениям спекулятивного порядка, с которых началась вся прослеживаемая нами эволюция идей. Действительно, если принимается гипотеза, по которой «бессознательное» определяет основы целенаправленного поведения индивида, то логически нужен лишь один шаг, чтобы допустить возможность влияния этого «бессознательного» и на активность общественных ассоциаций. А здесь — начало пути, который уже неотвратимо приводит к идеалистическому истолкованию «бессознательного» как иррациональной силы, направляющей историческое развитие народов и человечества в целом, как мифического «Бессознательного», способного противостоять сознательной деятельности человека, неподвластного и даже враждебного последней.