— Я бы сказал тебе, что это такое в понимании американца, — говорит Джордж Холли, — Но ты, может быть, и не захочешь этого услышать.
Я бросаю на него испепеляющий взгляд, и он добродушно смеется.
— Да, это стоит того, чтобы уехать на какое-то время из дома, — добавляет он, — Пожалуй, мне следует поставить на нее.
— Лучше сберегите денежки и купите сена, — зло ворчу я, — Зима будет долгой.
— Нет, — возражает Холли, — В Калифорнии — нет.
Он опять смеется, и по тому, как затихает его смех, я понимаю, что он остановился. Я оборачиваюсь.
— Думаю, ты прав, мистер Кендрик, — говорит Джордж Холли, прикрыв глаза.
Он подставляет лицо ветру и слегка наклоняется вперед, чтобы его не опрокинуло сильным порывом. Его штаны уже не выглядят девственно чистыми; спереди они испачканы землей и навозом. Нелепая красная шапка болтается на завязках у него за спиной, но Холли как будто и не замечает этого. Ветер вцепился в его волосы, океан поет для него… Остров сразу тебя захватывает, стоит только ему позволить.
Я спрашиваю:
— В чем это я прав?
— Я действительно ощущаю здесь бога.
Я вытираю ладони о штаны.
— Повторите это через две недели, — говорю я, — когда увидите мертвые тела на песчаном берегу.
Холли не открывает глаз.
— Никто не посмеет утверждать, что Шон Кендрик не оптимист, — И после небольшой паузы он добавляет: — Я чувствую, как ты улыбаешься, и не вздумай отрицать.
Он прав, и я не отрицаю.
— Ты собираешься все-таки поговорить с Бенджамином Малверном насчет той лошади или как? — спрашивает Холли.
Я думаю о Кэт Конноли, стоящей перед Итоном, о бесстрашии, написанном на ее лице, о том, что она как будто приносила себя в жертву на том старом камне для убийства. Я чувствую, как гнедая кобыла дышит мне в лицо, и в ее дыхании — запах грозы.
— Да, — отвечаю я.
Я не собираюсь тащить Дав на пляж в воскресенье после службы в церкви. Все и каждый после мессы отправятся туда со своими кабилл-ушти, и я надеюсь, что как раз в это время у меня будет неплохая возможность разузнать кое-какие подробности о самих соревнованиях и о моих соперниках. А Дав я приведу на пляж вечером, наверное, после того, как она целый день будет жевать дорогое сено и привыкнет к мысли о том, что может бежать быстро.
Я оставляю Финна и Гэйба дома одних. Гэйб пришел вместе с нами на службу в церкви, хотя постоянно посматривал на часы и сбежал посередине мессы, что заставило отца Мунихэма посмотреть сначала на него, а потом на нас с Финном. Проповеди отца Мунихэма не слишком мучительны, однако все равно предполагается, что в течение них ты должен страдать. Если у тебя затекли ноги, ты по-прежнему сидишь неподвижно. Если выпитый перед мессой чай заставляет тебя мечтать о туалете вместо богоявления, ты поневоле дергаешься и жмешься, но терпишь. Если ты — Брайан Кэррол и тебе пришлось всю ночь рыбачить, ты вынужден запрокидывать голову, чтобы не так уж невозможно было держать глаза открытыми.