Я наблюдаю за Яном Прайвитом и его серой Пендой, они мчатся галопом вдоль воды. Я включаю секундомер и делаю заметку на листке.
— Он будет скакать гораздо быстрее, — сообщает Шон Кендрик, — Потом. Он сейчас не хочет слишком давить на коня.
Я не знаю, то ли он считает меня настолько глупой, что мне может прийти в голову записывать бессмысленное время, то ли сообщает мне то, что я не могу узнать другим способом. Поэтому просто молча продолжаю водить карандашом по бумаге, записывая цифры. Мне хочется узнать у Кендрика, почему он вступился за меня прошлой ночью, но мама всегда твердила мне, что слишком невежливо напрашиваться на комплименты, а такой вопрос как раз это бы и подразумевал. Потому я и не спрашиваю, хотя любопытство гложет меня.
Мы еще некоторое время сидим молча, и штормовой ветер забирается под мое одеяло и в шапку и ворошит листы тетради. Я сую руку в свой мешок, достаю одно из драгоценных ноябрьских пирожных — еще теплое — и предлагаю его Шону.
Он берет пирожное и далее не благодарит. Но благодарность каким-то непонятным образом подразумевается и ощущается. Я не понимаю, как это удается Шону, потому что я не смотрю на него и не вижу его лица, когда он берет угощение.
Взглянув на берег, он говорит:
— Видишь вон ту черную кобылу? Та, на которой Фальк. Она очень возбуждена, ей хочется за кем-нибудь гнаться. На месте Фалька я бы вел ее сразу за лидером, чтобы у нее был мотив. Учти это потом.
Я хмурюсь, всматриваясь в пляж, пытаясь увидеть то же, что и Шон Кендрик. На песке — мешанина, имитирующая бега, лошади несутся укороченным галопом. Я нахожу взглядом Томми и его черную кобылу и некоторое время наблюдаю за ними. Кобыла довольно тонконога для кабилл-ушти, и при этом ее голова слегка покачивается, когда левое заднее копыто касается земли.
— И еще, — говорю я, поскольку должна же и я что-то сказать, — она немного прихрамывает на левую заднюю.
— Вроде на правую? — бормочет Шон Кендрик, но тут же поправляет себя: — Да, на левую, ты права.
И я чувствую себя довольной, хотя он всего лишь согласился с тем, что я и без него знаю.
Теперь я уже расхрабрилась достаточно, чтобы задать вопрос.
— А ты почему не скачешь там?
Спрашивая, я смотрю на него, изучаю его острый профиль. Глаза Кендрика мечутся взад-вперед, следя за движением внизу, но в остальном он совершенно неподвижен.
— Бега — это нечто большее, чем вот такая суета.
— А что ты там высматриваешь?
И снова следует чрезвычайно длинная пауза между вопросом и его ответом, и я уже решаю, что он вообще не собирается отвечать, а потом думаю, что, может быть, только подумала о том, чтобы спросить, но вслух ничего не произнесла, наконец прикидываю, не могла ли я его чем-то оскорбить, только мне никак не припомнить в точности свои слова, чтобы наверняка оценить их.