Улыбка Холли буквально освещает всю комнату; Дори-Мод и Элизабет просто-таки сбиты с ног ее сиянием.
— Вы позволите мне купить для вас пирожных, мисс Конноли? — спрашивает Холли, — И для вашего брата?
Мне кажется, я могу умереть от жгучей силы понимающего взгляда Элизабет. Это взгляд, говорящий: «Я же тебе сказала — он богатый американец и готов тратить деньги!»
Я яростно смотрю на нее и на Дори-Мод.
— Конечно. И, Дори, если ты дашь мне немного мелочи, я куплю их еще и… для Энни.
Между нами происходит короткая битва взглядов, но потом Дори-Мод сдается и вручает мне несколько монет. В результате двое победоносных Конноли уводят Джорджа Холли из лавки «Фатом и сыновья»; Финн идет по одну сторону от американца, а я — по другую. Холли с большим интересом наблюдает за тем, как я отвязываю Дав, а я с тем же интересом наблюдаю за тем, как он наблюдает за мной. То, как он окидывает взглядом Дав — от холки и плеч вдоль линии спины, — говорит мне, что передо мной не просто случайный турист. И я гадаю, насколько хорошо он знаком с Шоном.
— Вы ведь знаете, — говорит Финн, когда мы возвращаемся к пекарне Паллсона, взбодрившись при мысли, что вот-вот подкрепится, — что Энни слепая?
— Не совсем, — поправляет его Холли, — Не совсем слепая, я хочу сказать.
— Это они вам так говорят! — восклицает Финн.
Я изумленно поглядываю на них обоих. Что же это за человек, если он так быстро заставил Финна говорить?
— Верно, — кивает Холли. А потом чуть наклоняет голову к Финну и спрашивает: — А что, собственно, такое эти ноябрьские пирожные?
В его вопросе столько искреннего интереса, что, конечно же, Финну просто приходится говорить еще и еще, и он описывает влажные рассыпчатые пирожные, и сладкий нектар, сочащийся из них, и сахарную глазурь, которая впитывается в пирожное раньше, чем вы успеваете ее слизнуть. Наверное, это самый добрый поступок, какой только я видела в своей жизни… я имею в виду расспросы Джорджа Холли о выпечном изделии. Такая радость для моего брата. Когда Холли смотрит на меня, я отвечаю ему сердитым взглядом, давая понять, что уж я-то не поддалась его обаянию. Но при этом думаю, что вряд ли с этим умным и добрым Джорджем Холли можно легко играть, как предполагают Дори-Мод и Элизабет.
Все вместе мы вваливаемся в пекарню Паллсона. Я пытаюсь сохранить достойный и независимый вид, но это очень трудно, когда тебя обволакивают висящие в воздухе ароматы. Здесь пахнет корицей, и медом, и дрожжами… Лавка Паллсона на углу улицы вся состоит из окон и света. Через деревянные стеллажи у окон беспрепятственно проникают солнечные лучи, рисуя на полу золотые квадраты. И на каждой полке громоздятся буханки хлеба, рогалики с корицей и ноябрьские пирожные, лепешки и печенье… Единственная стена, не занятая всеми этими сокровищами, находится в глубине пекарни, за прилавком, окруженным мешками с мукой, готовой превратиться в хлеб. Я даже запах этой муки ощущаю, потому что ее очень много и она сама по себе испускает тонкий сладкий аромат. Все здесь золотое и белое, и везде — мед и фруктовые сиропы, и я думаю, что неплохо было бы жить в этом доме и спать среди мешков с мукой.