Я облизываю указательный палец, чтобы не потерять ни капли апельсинового сока, но чувствую только океанскую соль, и это меня еще сильнее раздражает. Мой первый день с Дав на пляже окончился тем, что я вся осыпана песком и получила удар по голове.
И даже могла вообще не вернуться обратно, если бы меня не спасли.
Я пытаюсь выбросить из головы Шона Кендрика, но передо мной продолжает всплывать его энергичное лицо, я слышу его голос, хриплый от морской воды. И каждый раз, когда я заново переживаю этот момент, мое лицо загорается от смущения.
Я провожу ладонью по лбу, шершавому от соли, и у меня вырывается долгий судорожный вздох.
«Держи своего пони подальше от этого пляжа».
Мне хочется отступить, сдаться. Я ведь все это делаю только для того, чтобы еще на несколько жалких недель задержать на острове своего брата Габриэля. А что толку? Я его и краем глаза не видела с тех пор, как заявила о своем участии в бегах. Мой план вдруг начинает казаться мне чистой глупостью. Похоже, я собираюсь выглядеть полной идиоткой в глазах всего острова, а может быть, даже позволю погибнуть себе и Дав ради брата, который даже не трудится являться домой.
Мысль о том, чтобы бросить все это, вызывает одновременно и облегчение, и беспокойство. Мне невыносимо думать о возвращении на пляж. Но я и того не могу представить, что скажу Гэйбу: я передумала. Вот уж не предполагала, что у меня осталось достаточно гордости, чтобы страдать из-за этого, но так и есть.
В дверь кто-то стучит. Я не успеваю привести в порядок волосы — впрочем, не думаю, что их вообще можно привести в порядок, я просто чувствую, какие они липкие и противные после купания в соленой воде. На сердце у меня неспокойно. Я ничего хорошего не жду от этого внезапного стука.
Дверь открывается, и я вижу Бенджамина Малверна. Я знаю, что это Бенджамин Малверн, ведь в «Черноглазой красотке» на стене у бара висит его фотография с автографом. Я однажды спросила папу, зачем она там, и он ответил, что Бенджамин Малверн вложил кучу денег в этот бар, и без этого заведение бы просто не открылось. Но я все равно не понимаю, с какой стати вешать на стену чью-то подписанную фотографию.
— Габриэль Конноли здесь живет? — спрашивает Малверн, проходя в кухню.
Я продолжаю придерживать дверь, не давая ей закрыться. Самый богатый человек на Тисби стоит в нашем доме, сложив руки на груди, и его взгляд переходит от загроможденного кухонного стола к куче дров и торфяных брикетов у камина в гостиной, потом — к седлу, которое я водрузила на спинку папиного кресла. На Малверне шерстяной джемпер с треугольным вырезом и галстук. У него седые волосы, а лицо какое-то неприятное. правда, от него хорошо пахнет, и у меня это вызывает негодование.