— Меня также беспокоит и другое, — сказала Амалафрида. — Только посмотри, что вандалы сделали с Римом всего лишь каких-то сорок лет тому назад. Да ведь следы их нашествия до сих пор видны: эти дикари разрушили самые великолепные в городе здания и монументы.
Я покачал головой:
— Ничего подобного! Это сделали сами римляне, и уже после вторжения вандалов. — И я объяснил Амалафриде, как преступно расхищались строительные материалы, из которых были возведены эти здания. — Когда здесь побывали вандалы, они, конечно, разграбили то, что можно было унести, но в остальном они были очень осторожны и старались не повредить сам Вечный город.
— Это правда, Торн? Тогда почему же вандалы повсюду известны как некультурные дикари и разрушители всего прекрасного?
— Не следует забывать, принцесса, что вандалы — ариане, как ты и твой благородный брат. Однако, в отличие от Теодориха, короли вандалов никогда не были терпимы к католикам. Они изгнали католических священников со своих земель в Африке, что вызвало возмущение римской церкви. Таким образом, когда вандалы осадили и разграбили этот город, римляне позаботились о том, чтобы распустить о них слухи гораздо худшие, чем они того заслуживали. Именно католическая христианская церковь изобретала, распространяла и всячески поддерживала всю ту злобную ложь о вандалах. Признаюсь тебе по секрету, я не сомневаюсь, что когда ты окажешься среди вандалов, то обнаружишь, что они ничуть не хуже всех остальных христиан.
Уж не знаю, правильным ли было мое мнение о вандалах, потому что сам я никогда не бывал не только в Карфагене или в каком-либо еще городе Африки, но и даже в Ливии. Но зато мне известно, что Амалафрида оставалась королевой и супругой Трасамунда вплоть до его смерти, которая случилась через пятнадцать лет, а это, полагаю, вполне можно счесть доказательством того, что сестра Теодориха не считала свою новую жизнь такой уж нестерпимой.
Я вернулся в Равенну как раз к тому времени, когда принцесса Тиудигото готовилась отправиться в Аквитанию для того, чтобы выйти замуж за короля визиготов Алариха. Поэтому я попросил разрешения у Теодориха сопроводить его дочь вместе с ее многочисленной свитой до Генуи, дабы самому увидеть наконец Лигурийское море. По пути туда Тиудигото, так же как она делала и будучи еще совсем девчонкой, делилась со мной многими своими мыслями и переживаниями, особенно беспокоясь, как и всякая девица, относительно некоторых аспектов брака. Я всячески, словно был ее родным дядюшкой (или, лучше сказать, тетушкой), старался помочь Тиудигото: дал ей несколько конкретных советов, которых она не смогла бы получить даже от своего любящего отца или же заботливых служанок (потому что ее отец не был женщиной, а служанки вряд ли имели возможность насладиться таким обширным опытом, какой был у меня). В дальнейшем я не получил благодарностей от короля Алариха, да и не ожидал их, но все-таки надеюсь, что сего монарха немало порадовал тот необычный темперамент, которым обладала его молодая жена.