С толковыми советниками-римлянами и славными воинами-готами, постоянно следящими за тем, как идут дела в его владениях, Теодорих вскоре почувствовал себя уверенно и решил заняться охраной границ, заключая братские союзы с королями, которые могли доставить ему неприятности. В этом королю помогали несколько добрых женщин. Его старшая дочь Ареагни к тому времени уже вышла замуж за принца Сигизмунда и таким образом породнила Теодориха с правящей семьей бургундов, а его собственная женитьба на Аудофледе сделала его зятем короля франков Xлодвига. Теперь же, не тратя времени даром, он решил выдать свою вдовствующую сестру Амалафриду за короля вандалов Трасамунда, младшую дочь Тиудигото — за Алариха II, короля визиготов, а племянницу Амалабергу — за короля тюрингов Херминафрида.
Как раз во время моего первого приезда в Рим вдовствующая сестра Теодориха тоже прибыла туда, чтобы сесть на корабль и отправиться к своему новому мужу. Я обрадовался возможности поприветствовать Амалафриду, возобновить наше знакомство и проследить, чтобы на время короткого пребывания в городе ее устроили со всеми удобствами. Я поселил Амалафриду с сопровождавшими ее слугами в своей собственной, только что приобретенной посольской резиденции на Яремной улице, а затем познакомил ее со своими новыми римскими друзьями (из окружения Феста, а не Эвига). Я лично сопроводил ее на игры в Колизей, на спектакли в Theatrum Marcelli[149], а также предложил Амалафриде и другие развлечения, ибо видел, что настроение у нее было не слишком радужное. Постепенно, в манере брюзжащей тетушки она по секрету сообщила мне:
— Будучи дочерью короля, сестрой короля и вдовой herizogo, я, естественно, привыкла подчинять свою собственную жизнь государственным интересам. Таким образом, я по своей воле выхожу замуж за короля Трасамунда. Конечно, — тут она застенчиво рассмеялась, — женщина моего возраста, мать двоих взрослых детей, должна быть рада возможности выйти замуж хоть за кого-нибудь, не говоря уже о короле. Но пойми меня, Торн: я оставляю своих детей, а сама отправляюсь на совершенно чужой континент, в город, про который рассказывают, будто это не что иное, как хорошо укрепленное логово морских разбойников, пиратов. А если вспомнить все, что я еще слышала о вандалах, едва ли следует ожидать, что двор Карфагена примет меня с радостью или что Трасамунд окажется любящим супругом.
— Позволь мне успокоить тебя, принцесса, — сказал я. — Моя нога никогда, правда, не ступала по землям Ливии, но и здесь, в Риме, я кое-что слышал о ней. Вандалы — народ мореходов, это правда, и они действительно готовы сражаться за то, чтобы освободить моря для своего собственного флота. Но любой купец скажет тебе, что со временем вандалы сделались весьма преуспевающими и богатыми. И теперь они вкладывают свои богатства в вещи значительно более изысканные, чем военные корабли или укрепления. Трасамунд как раз закончил в Карфагене строительство амфитеатра, а термы, я слышал, в Ливии — самые большие за пределами Египта.