Фиалка некоторое время рассматривает мясника:
– Ничем, – резко бросает она. Что-то душит ее. – Здесь слишком много крови.
– Прошу прощения, мисс?
Тишина. Полузадушенный вздох. Жир, внезапно исполнившись дерзости и улучив момент, тянет поводок и силком выволакивает Фиалку из лавки.
Фиалка Скрэби с тех пор утверждала, что именно случайная встреча с мистером Сольтом на улице и открывший глаза визит в лавку мясника стали для нее первым шагом по дороге в Дамаск.[87] В тот день, вспотев и разволновавшись после приключений, Фиалка вернулась домой и обнаружила, что, вопреки здравому смыслу, слова мистера Сольта все так же звенят в голове. «Антропоморфизм превращает всех нас в каннибалов, – провозглашал он. – Если мы действительно верим, что у животных есть душа, то должны воздержаться от поедания наших братьев! А если у них нет души, то почему, вопрошаю я, слон проливает слезу и мать-леопард жертвует жизнью, чтобы спасти детеныша?»
Фиалка пропыхтела вверх по лестнице дома на Мадагаскар-стрит; Жир нервно трусил за ней следом. Она распахнула дверь мастерской отца и уставилась на открывшуюся картину. Отец лежал, уткнувшись в рабочий стол, и спал, тихонько похрапывая. На крюке над его головой болталась выпотрошенная белка, а перед ним к стене была приколота схема скелета и мускулатуры ягуара. Жир резко вздохнул: то была его первая вылазка в комнату ужасов, и собачьи воспоминания тут же завертелись в голове – давно забытые зверства, которые учиняли над ним, еще щенком, в лаборатории, тут же вспыхнули в сознании, и он задрожал и заскулил. Фиалка, ощутив его беспокойство, попятилась и споткнулась о челюстную кость. На набивном столе Скрэби лежал вскрытый крокодил, брюхом кверху, мясо и желе невыразимых внутренностей блестели в куче рядом. Фиалка вспомнила залитую кровью разделочную Кабийо и первый раз в жизни почувствовала укол совести.
Блюда, что они готовили вместе, и впрямь были восхитительны – однако за них платили жизнями других. Жизнями животных – а теперь и человека. Даже больше – ее матери! Но имеется ли другой путь? Фиалка задумчиво погладила Жира. Слова мистера Сольта преследовали ее. Воображаемые вкусы обращались на губах в тлен. Воображаемые запахи – от которых раньше текли слюнки – теперь вызывали тошноту.
Она спустилась в полуподвальную кухню, откуда зловеще пахло требухой моржа.
– Есть проблема, – заявила Фиалка.
Кабийо оторвал взгляд от кастрюли:
– A, chérie. Ты вегнулась. А я готовлю гогчишный соус с пегцем гогошком и совсем немного сладкого, мой compote[88] из шиповника. – Кабийо пока что не заметил каменное и заплаканное Фиалкино лицо. – А этот могж – нужно сле'ка обле'шить его, к несчастью, тяжелый вкус.