Так же не понятна катавасия с письмами, куда они пропадают? Сколько ни пишу, два письма в месяц стабильно, а ответа нет. Допускаю, почта плохо работает между странами, и из России, возможно, долго идет, но я же своими глазами видел два письма, вместе с сегодняшним три. И раз бандероли дошли, то и письма должны дойти. А те, которые уже получили, почему мне не отдают? Такое ощущение, что кто-то искусственно создает вокруг меня информационный вакуум. Но зачем? Кому это нужно?
Отчего они уцепились за смерть Наташи от разрыва печени. Ну не было там никакой клиники повреждения печени! Я 13 лет в экстренной хирургии проработал, этих повреждений, слава богу, насмотрелся. Не было, и все тут! Либо ошибки в переводе, либо факты специально подтасовывают.
Голова и так распухала от всех этих мыслей, а еще консул «обрадовал», что Натальины родственники уверены в том, что это я ее убил. Глупо, конечно, но как их переубедить в обратном? Чем дольше здесь сижу, тем больше они уверены, что это моих рук дело. Логично, черт побери, был бы не виновен, давно бы отпустили! Пойди им докажи, как тут следствие ведется. Хотя я слышал, у нас в России тоже могут на несколько месяцев затянуть, так там хоть на допросы вызывают, дают высказаться.
Жену также понять можно, но не ожидал, что так круто изменит свое отношение, что даже и знать меня не хочет, а ведь 15 лет вместе прожили.
Все эти мысли бурлили в голове, я силился найти выход, но решение приходило только одно — голодовка. Взяло такое зло, что решил больше не тянуть, а начать прямо завтра.
Надеяться, что консул выполнит свои обещания, по-моему, глупо, он уже показал себя. Ждать пока дадут ход моим заявлениям — тоже пустая трата времени. Пупкин четко сегодня объяснил, что приехал лишь потому, что моя мама его «достала», а не по заявлению, написанному пять недель назад. На журналистов тоже, по-видимому, рассчитывать не приходится, они просто не знают про меня.
В местном климате голодовка опасна, быстро наступает обезвоживание и истощение организма. Стремительно развивается сбой в обмене веществ, нарушается ионный и электролитный обмен. Начинают страдать все внутренние органы, в первую очередь сердце и почки, поджелудочная железа. Я как врач это хорошо понимал. Можно было запросто умереть, в лучшем случае. В худшем — остаться глубоким инвалидом.
По секрету скажу, что эти «игры» для меня бесследно не прошли. Я остался жив, но заработал хронический панкреатит, которым маюсь и по сей день.
Можно, конечно, вскрыть вены или зашить себе рот, силы воли бы у меня на это хватило, но я собирался вернуться в профессию. Как бы я выглядел с безобразными шрамами на лице и руках? Каждому не объяснишь природу их происхождения. Или как булгаковскому Шарикову заявлять: «Я на колчаковских фронтах ранен!»